Анна Малышева - Клетка для сверчка

Штромм, очень красный, сидел возле стола, занимавшего половину комнаты. За столом, в кресле, сидел человек в форме, изучавший его документы. Увидев сразу четверых людей, вошедших в кабинет, он нахмурился, но Николай Сергеевич, склонившись к нему, что-то сказал. Штромм одарил полковника и его спутников ужасным взглядом, в котором было поровну ненависти и недоумения.

— Садитесь, там стульев хватит, — сказал человек за столом. — Штромм Эдгар Николаевич, правильно? У вас два гражданства, вы летите во Франкфурт.

— Совершенно верно, — на лицо Штромма вернулась доброжелательная маска.

— Все хорошо, Эдгар Николаевич, документы у вас в порядке. Но по месту жительства вашей супруги поступило заявление, что вы незаконно присвоили чужое имущество стоимостью… Согласно оценке… — мужчина заглянул в бумаги, — … согласно сумме, на которую оно застраховано… Стоимостью два миллиона рублей.

— Это абсурд! — заулыбался Штромм. — Вы можете осмотреть мой багаж. Никакого чужого имущества я не брал.

— Ваша супруга написала заявление на вас, — продолжал мужчина, словно не услышав возражений, — что этим утром вы явились к ней в больницу, где она сейчас находится. Обманом выманили у нее ожерелье из… оттоманского бакалита. Стоимостью в два миллиона рублей. И собираетесь вывезти его за границу.

— Позвольте, моя супруга действительно нездорова и, возможно, могла что-то перепутать. — Штромм прижал к груди растопыренную пятерню. — Никакого ожерелья из оттоманского бакалита я не вывожу и никогда в жизни не видел. У меня есть несколько изделий из обычного пластика. Им цена всем вместе — рублей пятьсот.

— Тут еще имеется заявление от владельца ожерелья. — Мужчина продолжал изучать бумаги, не глядя на Штромма. — От владелицы, прошу прощения.

— Позвольте, — слегка задохнулся Штромм, — в любом случае что-то может принадлежать моей жене, но между супругами такие вопросы решаются без участия полиции… И я хочу спросить — так ли уж необходимо устраивать мне этот допрос в присутствии посторонних лиц?

— Эти лица не посторонние, — совершенно безучастно бросил мужчина, сидевший за столом. — Алешина Марина Александровна тоже подала на вас сегодня утром заявление, по месту жительства. Вы незаконно присвоили принадлежащее ей ожерелье из оттоманского бакалита, которое она приобрела у вашей супруги вечером двенадцатого мая, при посредничестве Горбылева Игоря Константиновича. Вот они оба здесь присутствуют. Сертификат подлинности, заключение оценочной экспертизы, договор купли-продажи в свободной письменной форме, расписка вашей супруги в получении денежных средств — все у них на руках, и копии приложены. Так что ваш перелет в… — мужчина сверился с бумагами, — во Франкфурт придется перенести. До выяснения обстоятельств.

— Это абсурд, — Штромм забыл на лице улыбку, его взгляд застыл. — Давайте определимся с понятиями. Никакого оттоманского бакалита в природе нет. Посмотрите, что у меня в портфеле. Это же просто куски пластика!

— Такая долгая была зима, — каблуки Алешиной звонко цокали по сухому асфальту. Она шла, чуть опустив голову, разглядывая носки своих лаковых туфель. — И холодная. Никак не могу привыкнуть, что уже весна наступила, темнеет позже. А скажи, хотелось бы тебе жить в стране, где всегда лето?

— Там хорошо, где нас нет, — отозвалась Александра.

Они пересекли автомобильную стоянку рядом с терминалом, отыскивая машину Алешиной. Полковник уехал в госпиталь, Горбылев умчался в Москву, как только их выпустили из кабинета. Александра вспоминала последний взгляд, который бросил на нее Штромм. Дикая злоба, недоумение, неверие в происходящее… И неузнавание.

— Он увидел меня будто впервые, — вслух произнесла она то, что подумала.

— Как ты сказала? — повернулась к ней Алешина.

— Нет, ничего. Просто я подумала, что мы часто видим в людях только то, что нам выгодно в них видеть. Вот Штромм выбрал меня как жертву. Ему что-то кто-то наговорил о моем бескорыстии, о моей доверчивости, может быть. Он решил меня подставить и даже не подозревал, что я могу сопротивляться. То же самое он видел и в Ольге — только жертву. Раздавил ее волю, подчинил себе, своим интересам, обирал и запугивал все эти годы, оставаясь при этом в роли благородного покровителя… И не понимал, что она все же остается собой, и когда ей предложат сделать подлость, обвинить меня или Игоря в краже, чтобы получить страховку, она откажется. Откажется под страхом смерти.