Наталия Антонова - Не девичья память

Мирослава поняла по взглядам, которыми обменялись оперативники, что Саша в курсе, кто она такая и почему здесь.

— Ну, как? — спросила она.

— Да никак, — отмахнулся Максим.

— Ага, — добавил Саша, — моя хата с краю, ничего не знаю. А как петух жареный в одно место клюнет, бегут со всех ног в полицию. Помогите! Спасите! Защитите! Что за люди! — И он пробурчал себе под нос какое-то крепкое словцо.

Вскоре Мирослава сама убедилась, что на стандартные вопросы те из соседей, которые оказались дома, отвечали односложно: «Не видел, не слышал и знать ничего не хочу».

Когда они уже возвращались в квартиру Семакиных, их догнал шустрый пьяненький мужичонка, как говорится, под градусом, и завопил:

— Чего весь проход заняли! Посторонись! Жилец пройти желает! Тоже мне блюстители!

Оперативники невольно расступились.

— Вы с ним говорили? — спросила Мирослава.

Карелин качнул головой.

— Товарищ, жилец, — догнала мужичка Волгина, — не могли бы вы нам помочь?

Он обвел ее мутноватым взглядом и растянул в улыбке щербатый рот:

— Дамам завсегда, пожалуйста.

— Вы в какой квартире живете?

— Вот в этой. — Он ткнул в дверь напротив семакинской.

— Так вы и есть наш самый ценный свидетель!

— А чего я свидетель-то? Если вы думаете, что я видел, как Пашка из окна кувыркнулся, то ничего я не видел.

— А откуда же знаете?

— Так бабки во дворе успели просветить.

— Простите, а как вас зовут?

— Эдуард Савельевич Парамонов, — гордо представился мужичок.

— А я Мирослава Игоревна Волгина, частный детектив.

Опера не спешили подниматься на площадку, они стояли на лестнице и улыбались.

— А вообще вы, Эдуард Савельевич, хорошо знаете Павла Семакина?

— Да, как облупленного, — ответил Парамонов, польщенный обращением к нему детектива по имени-отчеству.

— Скажите, а какой он вел образ жизни?

— Пашка-то? — хитро улыбнулся мужичонка.

Мирослава не сводила с него взгляда, делая вид, что ловит каждое его слово.

— Аморальный! — выдал Савельев.

Оба оперативника закашлялись, то ли от неожиданности, то ли пытаясь не расхохотаться. Но обернувшийся к ним Эдуард Савельевич, по-видимому, решил, что их продуло на сквозняке, и посоветовал поставить на ночь горчичники и выпить молока с медом и сливочным маслом.

— Они все поставят и все выпьют, — поспешила заверить Парамонова Мирослава. — Эдуард Савельевич, объясните, пожалуйста, что значит аморальный образ?

— Ну, молодежь! — всплеснул мужичонка руками.

По нему было видно, как он горд тем, что находится в центре внимания:

— Вы «Кавказскую пленницу» смотрели? — продолжал он производить впечатление на молодых полицейских.

— Не переживай, отец, смотрели, — сказал Саша, — ты давай ближе к делу.

— Самец перепелки — тебе отец, — рассердился Парамонов, — так вот, возвращаясь к вопросу аморальности и к «Кавказской пленнице», там сказано, что «вирус ящура особенно бурно развивается в организмах, ослабленных никотином, алкоголем и… излишествами нехорошими…»

— При чем здесь вирус ящера? — буркнул Саша.

— Притом, — огрызнулся мужичок, — суп тебе со слоном.

— С котом, — машинально поправил Максим.

— Со слоном! — Парамонов аж ногой притопнул.

— Почему со слоном-то?! Это же не чай, а суп!

— Слон больше, — спокойно проговорил сосед Семакина.

— Так, тихо, — прекратила их перепалку Мирослава, — давайте, Эдуард Савельевич, уточним, вы хотите сказать, что Павел Семакин пил, курил, водил женщин?

— Вот! А об чем я вам толкую уже битый час! В полиции работаете, соображалку надо иметь хорошую, — произнес он.

— А где вы работаете? — хмуро спросил оперативник Саша.

— Лектором работал, теперь по состоянию здоровья на пенсии.

— Понятно, — хмыкнул Максим. — «Три звездочки, четыре, а лучше, когда пять звездочек». И не важно, есть ли жизнь на Марсе.

— Но, но, — погрозил ему пальцем Парамонов, — попрошу не задевать мою профессиональную честь!

На этот раз хмыкнули оба оперативника.

Не улыбались только Мирослава Волгина и мужичонка. Как избушка Бабы-яги к лесу, повернулся к операм задом, все внимание сосредоточив на Мирославе.

— А этой весной уже ночь была, меня бессонница мучила, и я то на балкон, то на кухню бегал. И тут слышу, кто-то к Пашке звонит. Пошел поглядеть в глазок, думал, дружки его приперлись. Ан нет. — Он заговорщицки подмигнул Мирославе.

Она буквально затаила дыхание, моля небеса, чтобы опера на время онемели.