— Ни в коем случае, — покачал головой Саня.
— Вот и хорошо. А я выпью, — довольно кивнула Ираида Семеновна. — А еще у меня есть мармелад и коробочка ассорти. — Чем дольше она хлопотала на кухне, тем лучше становилось ее настроение. — Ах, если бы вы знали, каким славным мальчиком был в детстве Алик. Такой славный, послушный мальчик. И в институте — отличник, умница. Его покойный папа очень им гордился. А потом вот это неподходящее увлечение. Может, надо было его женить? — Ставя чайник, размышляла вслух Ираида Семеновна. — Но мальчик еще слишком молод.
— Скажите, пожалуйста, — решился прервать Ираиду Семеновну Саня, — а в котором часу вернулся домой Александр Федорович двадцать седьмого апреля.
— Двадцать седьмого апреля? Дайте припомнить.
— В этот день он играл в карты, — пришел ей на помощь Саня.
— Ах да. Припоминаю. Точно не скажу, но определенно не позже двенадцати. Я не разрешаю мальчику возвращаться после полуночи. Во-первых, это неприлично, во-вторых, очень опасно, и транспорт уже не ходит.
— Значит, двадцать седьмого апреля он вернулся в двенадцать часов? — уточнил Саня.
— Ну, возможно, и раньше. В тот день у меня была мигрень, я приняла лекарство и пораньше легла. Денег у мальчика не было, поэтому я была относительно спокойна, — неторопливо рассказывала Ираида Семеновна, накрывая на стол. — Молодой человек, вы не поможете достать мне вон тот чайничек, с мелкими розочками. Это любимый чайник Аличкиного папы. Мы всегда завариваем в нем чай, когда гости. К сожалению, теперь это бывает нечасто.
Саня поднялся с места и достал с верхней полки требуемый чайник.
— Ой, что это в нем? Застряло, — тряся перевернутый чайник, бормотала Ираида Семеновна, и рюшечки на блузке подпрыгивали в такт ее движениям. — Хм, какой-то сверток?
Саня без особого интереса вытянул шею. Ираида Семеновна развернула небольшой кулечек из писчей бумаги, и на кухонный стол выкатился с едва слышным стуком золотой перстень с крупным голубым камнем.
Александр Федорович Воробьев сидел посреди кабинета на стуле, неприкаянно вытягивая шею и окидывая присутствующих тоскливым затравленным взглядом.
— Так откуда же у вас взялся этот перстень, Александр Федорович? Я жду от вас честного, прямого ответа, — в третий раз повторил свой вопрос капитан.
Доставленный в угро гражданин Воробьев долго испуганно потел, таращил глаза, бормотал что-то невразумительное, звал маму и категорически отказывался отвечать на вопросы. В конце концов, ему накапали валерьянки, дали понюхать нашатыря и только после этого снова приступили к допросу.
— Александр Федорович, отмалчиваться бессмысленно, в ваших интересах помочь следствию, — ласково проговорил капитан под одобрительным взглядом Сани Шубина. — По сути, нам и так все уже известно, но для вас будет лучше рассказать все самому, это будет учтено на суде. Мы всей душой хотим вам помочь.
Математик поднял на капитана полные страдания глаза и, увидев в них сочувствие, прерывисто вздохнув, достал дрожащей рукой сигарету. И закурив с помощью Сани Шубина, приступил к сбивчивому нескладному рассказу.
— Я не хотел этого, честное слово. Вообще не хотел, не думал даже. Правда, — делая судорожные затяжки, объяснял Воробьев. — Просто шел домой в тот вечер и думал, как жить тяжело. Что денег вечно не хватает. Что у других вот машины, жизнь интересная, а у меня ничего. И вот шел и не видел, куда иду, и вышел к Медному всаднику, и даже сам не понял, как вышел. А потом вижу, в свете фонарей какой-то человек идет, на улице больше не души, только я и он, присмотрелся и узнал Геннадия Олеговича.
Я его догнал, а он даже не сразу меня узнал. Тоже весь потерянный, огорченный, но оно, конечно, и понятно. Мы с ним до Невы дошли, встали у парапета, разговорились. Странный у нас разговор получился. Мы с ним каждый о своем говорили, горячились, жаловались, а друг друга вроде как и не слушали. А потом он перстень достал, и вот тут я вдруг обо всем забыл, стоял и смотрел на перстень как зачарованный, таким он мне удивительным показался, невероятным, будто вся вселенная в нем отражалась. Словно затягивало меня в глубь камня. Я попросил посмотреть, он дал. Я вертел его в руках и налюбоваться не мог. А он все говорил, говорил, я его не слушал, на перстень смотрел. А потом он сказал, что ему пора, и попросил перстень вернуть. И вот тут что-то странное на меня нашло. Мне вдруг стало жалко его отдавать. Подумалось отчего-то, что этот перстень сумасшедших денег, наверное, стоит, а мне очень деньги нужны. И что Геннадий этот, по сути, счастливчик, а мне вот всю жизнь не везет. Он стал требовать перстень, а я его в руке сжал и не отдаю. Тогда он отбирать стал, а я все равно не отдаю. Мы драться стали. Я в первый раз в жизни дрался, точнее, и не дрался, а так, отмахивался. А потом я сам не понял, как это вышло, разозлился, схватил его на руки и бросил в воду. Я никогда ничего подобного не делал, у меня и сил столько нет, а вот как-то вышло, — растерянно развел руками Воробьев. — Я тут же пожалел, хотел его вытащить, помочь ему. Он же не утонул, его просто течением сносить стало, и там же парапет, не выберешься! Я очень испугался. Побежал вперед к мосту, там впереди спуск к воде был, я вниз по ступенькам побежал, и Геннадий туда же греб, но его все время сносило, я ему руки протягивал, вытащить хотел, но руки были скользкие, он ухватился. А удержаться не смог, и устал, наверное, очень, и вода была холодная. Я так старался, что даже сам в воду упал. А когда упал, о Геннадии уже не думал, испугался, что сам могу утонуть, и действительно, еле-еле из воды выбрался. Когда осмотрелся, Геннадия уже видно не было, я очень испугался. Да и холодно было, и я побежал, только не к Медному всаднику, а к мосту Лейтенанта Шмидта, и все время на воду смотрел, но Геннадия больше не видел, а потом я остановил какой-то фургон хлебный, он как раз от булочной отъезжал на площади Труда, и он меня пожалел, и до дома довез, и даже батоном угостил. А перстень так у меня и остался. Я уже дома, когда успокоился, все обдумал и понял, что его спрятать надо и никому о случившемся не рассказывать. Я знал, что мне никто не поверит, что я убивать не хотел. — И тут Александр Федорович скрючился и заплакал тихо, отчаянно, безнадежно.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу