Марина Болдова - Два сына одного отца

Антонина вслепую пробралась на кухню. Открыла кран с холодной водой. Тоненькая струйка брызнула в подставленный чайник.

— Ваня, чай будешь? — крикнула она громко.

— Але, я здесь, — раздался голос Дубенко у самого уха.

— Не стой без дела, свечки зажги.

— Это канделябр твой, что ли?

— Что ли! Чем он тебе не нравится?

Внушительного вида конструкция из витых чугунных прутьев стояла на полу. Когда-то свекровь Антонины пыталась водрузить ее на полочку, подвешенную справа от кухонного стола, но Искра постоянно задевала эту полку полным плечом и однажды уронила светильник себе на ногу. Пришлось ехать в травмпункт. С тех пор канделябр пылился в углу. Антонина и сама не любила железку, но в подсвечник вставлялись три толстые свечи, которые давали вполне приличный свет.

— Так тебе чай наливать?

— Давай. И бутерброд какой-нибудь. — Иван, поставив канделябр на стол, опустился на табурет. Антонина открыла холодильник.

Они жили вместе уже неделю. После удачной операции Иван уже полностью окреп и даже забросил палку, с которой поначалу передвигался по квартире. Антонина взяла отпуск, из-за глупого женского страха опасаясь, что с ним в ее отсутствие может что-то случиться. «Ты же врач, должна понимать, что все плохое уже позади», — говорил ей профессор Фролов, подписывая заявление. Она только упрямо качала головой. А Дубенко был рад. Такую щенячью радость он не испытывал никогда. Она боялась за него! Он часто ловил себя на мысли, что больше не хочет работать. Черт возьми, денег на его счету в банке им с Тоней должно хватить на всю оставшуюся жизнь! Найдя в домашней библиотеке старинную поваренную книгу, начинавшуюся словами «если к вам неожиданно пришли гости, пошлите человека в погреб…», он неожиданно для себя начал с увлечением готовить русские кушанья, выискивая на Троицком рынке пряные травы, соленые арбузы и моченые яблоки. Поросенка с клюквой они с Антониной ели три дня, отрезав по доброму куску всем соседям по лестничной площадке. Вот такую он выбрал себе судьбу.

Он все о ней знал. С мужской ревнивой настойчивостью выспросив мельчайшие подробности ее личной жизни, он успокоился, поняв, что у нее еще ничего стоящего не было. В постели она была девочкой. Он был поражен ее непритворным стыдом, когда, изголодавшись от ожиданий, рывком распахнул на ней халат. И еще больше удивился слезам радости после первой их ночи любви. Они спали до полудня, обессиленные, запутавшись во влажных простынях. Проснулся он от тихих всхлипов и долго не мог понять, что он сделал не так. Оказалось, все так. Завтрак пришлось прервать в середине, так как Антонина «забыла одеться приличней», накинув на голое тело его рубашку. Сам он в семейных трусах и майке выглядел не столь возбуждающе. Они одновременно положили надкусанные бутерброды на тарелку и, глотнув напоследок кофейку для бодрости, дружно встали из-за стола и гуськом двинулись в спальню по узкому коридору. «Продолжение следует!» — рыкнул он, повалив ее на расхристанную постель. А вечером были пельмени из почти полностью опустошенного днями холодильника.

Зато теперь на ужин он подает каждый раз новое блюдо.

— Тонь, ты узнала о Беркутове?

— Да, Ваня. Я разговаривала с Березиным. Это главврач первой горбольницы. Беркутова давно выписали. А зачем тебе этот человек?

— Он мой брат.

Антонина удивленно посмотрела на Дубенко. Как мало она о нем знает! Спрашивать, как он жил до нее, ей казалось неправильным — захочет, сам расскажет. А он молчал.

— Родной?

— У нас один отец. Когда-то он бросил мою мать беременной. Мама у меня грузинка. Ей удалось сбежать из своего села, иначе из-за позора ее могли убить братья. Она приехала на Гуцульщину. Там я родился. Мама вышла замуж за Ивана Дубенко, он и усыновил меня. Когда мне исполнилось шесть, мама умерла, потом погиб и отчим. Меня отдали в детский дом. У мамы была фотография, где она со Щегловым, моим отцом. Я долго не хотел его искать. Но потом все ж решил найти и наказать.

— Нашел?

— Нашел. В богадельне. Безумный старик, писающий в штаны.

— Вот беда… И что ты сделал?

— Что-что! Оплатил ему уход до самой смерти. Пусть хоть помрет по-человечески, если жизнь прожил последней сволочью.

— А как ты нашел брата? И как ты понял, что он твой брат, если у него фамилия не Щеглов?

— Помнишь, в середине лета был взрыв в переходе метро?

— Да, конечно.

— Показывали репортаж. Ты не поверишь, когда я увидел глаза мужика, который нес на руках девушку, я сразу понял, что он мой брат. У нас абсолютно одинаковые глаза. Отцовские. Да что там… Он почти моя копия, только моложе! Я думал, он прожил жизнь счастливее меня: при родных родителях, в любви и заботе. Каюсь, хотел ему больно сделать, раз уж папашу не достал. Стал справки собирать, фамилию узнал — Беркутов. Сомневаться начал, брат ли? Брат… А семья у него оказалась приемной. Егора усыновили младенцем. Повезло, конечно. Только и он, выходит, брошенным нашим папашей оказался. Да еще мать от него в роддоме отказалась. Я хотя б первые шесть лет с родной мамой прожил.