Павел Астахов - ДНК гения [litres]

– Теть Зин, ты же знаешь, я тебя никогда не брошу, – Анна накрыла ладонью беспокойную руку старухи.

– Да я ж не о себе! – Бабка вырвалась. – Как мать твоя говорила, ты вспомни? «Ленинград – самый культурный город в мире!» А что там с театрами твоими любимыми, они у нас нынче хорошо живут? А музеи? А льву на мосту кто-то ухо отбил! А на канале старую гранитную облицовку снимают и куда-то увозят, небось, всплывет теперь у каких-нибудь буржуинов на даче, будет там клумбы украшать! У нас же как теперь – кто богат, тот и рулит! А ты от денег отказываешься! Папашка твой от Родины отказался, от мамки твоей и от тебя заодно, а ты от его деньжищ – ну, молодец, девка, ну, уравняла счет!

И тогда Анна задумалась…

Очень трудно быть сыном школьной учительницы.

Родная мать спрашивает с тебя вдвое больше и много строже, чем с чужих детей, и при всех показательно карает за непослушание и непочтительность.

Любое твое неосторожное слово, самый ерундовый проступок – почти преступление, либо подлость, либо безответственность, подрыв авторитета матери-педагога.

А остальные ребята при этом уверены, что все твои пятерки получены по блату!

Семилетний мальчик не смог бы это сформулировать, но Вадик чувствовал себя бесправнейшим из всех детей на свете.

Наверное, именно поэтому, когда однажды первоклассника Петренко спросили, кем он хочет стать, когда вырастет, Вадик вдруг выдал: «Царевичем!» Мать тогда за голову схватилась – стыд, позор, кошмар, кого она воспитала! Все дети как дети, мирно готовятся в космонавты и киноартисты, а этому, глядите-ка, трон подавай!

Бедняге Вадику тогда изрядно досталось. В кулуарах мать ему всыпала по заднице, публично прочитала лекцию о правильных жизненных целях и потом неделю не пускала играть во двор. Как будто это во дворе он проникся нездоровыми монархистскими идеями!

Двор у них был самый обыкновенный, можно сказать, люмпен-пролетарский – каждая вторая семья рабоче-крестьянская, в каждой третьей кто-нибудь «сидит». Ну, торгаши еще были, как без них в курортной местности, эти, разумеется, не работали, но посиживали не реже прочих, да… В общем, считалкой со словами «На золотом крыльце сидели царь, царевич, король, королевич» традиции самодержавия во дворе на сочинской Молдовке исчерпывались целиком и полностью.

– И шо ты, Софа, кипишуешь, надо же понимать, шо нашему мальчику просто не хватает состоятельного и козырного папы, – успокаивала расстроенную дочку бабушка Вадика – фармацевт по роду занятий и философ по складу ума.

Жизнь бабуля-философ прожила непростую и настоящей и непоправимой бедой считала только преждевременную гибель. В свое время она на удивление спокойно отнеслась к решению Софы родить ребенка вне брака. Сказала только: «А шо такого, прокормим, не в голодные годы живем» – и сосредоточилась на том, чтобы придумать мальчику приличное имя.

Фамилия ему по умолчанию отходила мамина – Бронштейн. Хорошая фамилия, с такой далеко можно пойти и даже поехать, некоторые уже как раз начали уезжать…

Бабка Римма Бронштейн однажды тоже собралась и уехала, но сначала убедилась в том, что ее Софочка твердо намерена остаться в этой стране.

А Софья Павловна окончательно определилась со своими намерениями, когда Вадик уже стал третьеклассником. Тогда его мама, так и не найдя для сына папы-царя, вышла замуж за своего коллегу – школьного учителя физкультуры Сергея Ивановича Петренко по прозвищу Сервант. И хотя пасынка тот не обижал, наоборот, даже дал ему свою фамилию, жизнь Вадика только усложнилась, ведь быть ребенком пары педагогов вдвое труднее.

Потом у него появился братик, и поначалу Вадик искренне радовался рождению малыша. То есть сам по себе вопящий сверток в колыбельке никакого интереса для него не представлял, в детстве десять лет – очень большая разница. Но мама Софа ушла в декрет, и вскоре одноклассники забыли, что Вадик – сын учительницы, а быть в родстве с одним преподавателем физкультуры было уже не столь проблематично, физрук – он ведь так себе педагог, скорее, что-то среднее между пионервожатым и охранником.

Учебу Вадика мама, всецело занятая малышом, почти не контролировала, но мозги у парня были, ему хватало ума не скатываться на тройки. У Вадика появилось сначала свободное время (надо было только исправно отбывать ежедневную повинность по выгуливанию братика), а потом и карманные деньги.

Своеобразный статус Вадика в школе («сын физрука» – это кто-то вроде двойного агента) давал привилегии, которые умный Вадик сумел монетизировать. Многих подростков многоопытная суровая директриса на входе в школу охлопывала по карманам и заставляла открыть портфель, Вадик же обыскам никогда не подвергался и потому стал идеальным курьером. За небольшое вознаграждение он успешно проносил в школу разную подростковую запрещенку – от мутноватых карточек любительской порнушки до сигарет и водки, без которой школьная дискотека в актовом зале с бюстом Ленина воспринималась продолжением комсомольского собрания.