Виктория Платова - Из жизни карамели

– Любишь моего идиота? – строго спросил у Варвары Панибратец.

– Люблю, – заверила Варвара. – Жить без него не могу.

– Так он же идиот!

– Это для вас он идиот. А для меня – самый лучший человек на свете.

– Ты же врешь!

– Детектор лжи – в студию! – Находчивая Варвара за словом в карман не лезла. – Будем проверять!

– Я и без детектора вижу.

– Значит, глаза вас подводят. Смените окулиста!

– Я на тебя тут много чего собрал. Картина, знаешь ли, неутешительная. Ты – шалава, каких мало. Пробы ставить негде.

– Оговор!

– Сама по этому поводу высказывалась неоднократно. Есть записи…

– Самооговор!

– А свидетельства очевидцев? Твоих любовников, мать их!

– Облыжные обвинения.

– Испепелю!..

Как утверждали и Анастасия, и Нинель Константиновна, после этого раздались свист и характерное шипение. И старшая горничная даже подумывала отправиться за совком и веником – чтобы вымести останки юной девушки Варвары, посмевшей перечить хозяину. Если, конечно, случится чудо и хозяин пригласит ее для уборки в кабинет, доступ в который строго ограничен. Но все, слава богу, обошлось – и совка с веником не понадобилось.

– Напрасно вы так, дорогой свекор, – уже по-родственному пожурила Панибратца Варвара. – Нельзя по пустякам растрачиваться, огонь метать. Огонь вам в другом месте пригодится… А я что? Я – мелкая сошка, тварь почти что бессловесная, которая любит вашего сына и хочет сделать его счастливым. Вы-то сами ему счастья желаете?

– Желаю.

– Вот видите, тут наши интересы совпадают. Он меня любит, я его люблю… Вот и позвольте нам жить в покое и согласии.

– А если я его наследства лишу? Выгоню, как собаку? – выкатил Панибратец свой последний аргумент. – Будете жить в покое и согласии?

Но железобетонная Варвара и тут нашла нужные слова:

– Тогда покой будет только один – кладбищенский. Ежу понятно, Володенька без вашей опеки пропадет ни за грош. А я – что я? Я-то не пропаду, вернусь туда, откуда пришла. С меня – как с гуся вода, мой перегной меня всегда примет. Но нужен ли вам такой исход мероприятия? С одной стороны – сын ваш счастлив, при вас и при умной жене, с другой – несчастен, одинок и лежит в могиле…

– Что же ты, такая умная, до сих пор за кассой в сельпо сидела?

– Тяжкое наследие девяностых. И родители – не олигархи, а алкоголики. Вам и не передать, что это за ужас, на хрен. Алгебру приходилось закрывшись в ванной делать, а начала анализа – вообще в туалете, на очке. Сама удивляюсь, как удалось до двадцати лет дожить, среднюю школу закончить и остаться приличным человеком… В общем, выбор за вами, дорогой свекор.

Далее последовала продолжительная тишина, после чего Панибратец произнес: «Ну ты и сука!» (в интерпретации Анастасии). А может, «Ну ты и стерва!» (в интерпретации Нинели Константиновны).

Сказано это было с невольным восхищением. А Варвара, ободренная такой реакцией Панибратца, тоже выкатила свой последний аргумент:

– Говорят, на детях гениев природа отдыхает. Но на внуках может взять реванш. Вы как думаете?

– Живите, – сдался Панибратец.

И молодые укатили на Мальдивы. А вернувшись, поселились в южном крыле замка, оттяпав себе три спальни, кегельбан и музыкальный салон с клавесином. На котором, по преданию, музицировал еще французский композитор Жан-Батист Люлли.

Женатый Володенька своей бензозаправке не изменил, но магазинчик «24 часа» стараниями Варвары закрыли: чтобы исключить появление новой кассирши, способной увлечь Володеньку. Сама же Варвара (не без помощи свекра) поступила в университет, на юридический, чтобы со временем занять достойное место в одной из дочерних компаний Панибратца.

В быту Варвара оказалась девкой незлобивой, демократичной, всегда помнила великое сидение за кассой и не слишком возносилась. И она была единственной, кто умел накидывать узду на Марь-Сергевну. Показательные выступления по выездке и конкуру проходили, как правило, при большом скоплении людей, потому что Варваре нужны были зрители. Стоило только Марь-Сергевне забыться и прищучить кого-то при Володенькиной молодой жене, как сразу начинались кино и цирк в одном флаконе.

– Смотрю на тебя и удивляюсь, Маха, – вкрадчиво начинала Варвара, после того как Марь-Сергевна, выпустив из когтей очередную жертву, рыскала глазами в поисках следующей.

– Чему же вы удивляетесь, милочка?

– Не, ну надо же – «милочка»! Обоссыха про войну, в натуре! – Лирические отступления всегда были Варвариным коньком. – Долго слово учила-то?