Дженнифер Роу: Рождественские убийства

– Подожди-ка, – Тоби всплеснул руками, как если бы не поверил собственным ушам, – повтори имена еще раз.

– Пичес Макгуайр, – холодно повторила Берди, – и Сладкий Уильям. Пичес жила по соседству с нами в огромном доме, похожем на дворец. Белокурая и невероятно женственная, она обладала идеальной, розовой, как у младенца, кожей. Привлекательная, сентиментальная и смешливая, Пичес была замужем за крупным бизнесменом значительно старше ее по имени Джонатан Макгуайр. Этот огромный краснолицый мужчина с бычьей шеей обладал довольно крутым нравом. Во всяком случае, так говорил мой отец. Но с супругой он был очень нежен, обожал ее и выполнял любое пожелание. А еще он слыл ужасным ревнивцем. Я помню, как мама говорила, что это выглядит жалко и ему нужно вести себя разумнее. Отец же отвечал, что ревность Джонатана небезосновательна, ведь Пичес флиртовала со всеми подряд, а потом бежала к мужу и ластилась, точно котенок. Бедолага просто не знал, что и думать. И все же, несмотря на все это, Джонатан и Пичес прекрасно ладили друг с другом вплоть до того дня, когда после смерти старой миссис Биди в ее дом въехал Уильям Тилбери. Жилище покойной выглядело как пряничный домик и очень подходило новому хозяину, работавшему кондитером. У него был собственный магазин под названием «Сладкий Уильям», и вскоре это прозвище закрепилось и за хозяином. Сладкий Уильям был молод, смугл, темноволос и весьма привлекателен. Он выглядел таким мягким, нежным и милым с его шоколадного цвета глазами, обрамленными длинными темными ресницами. Все женщины в округе считали его чудесным. Магазин приносил Уильяму большой доход, поскольку он прекрасно готовил. К тому же добрая половина покупательниц была в него влюблена, так что все они не упускали шанса заглянуть в магазин, чтобы побаловать себя кексом или пирожным. Но, кажется, с самого своего появления на нашей улице он положил глаз на единственную женщину – Пичес Макгуайр. Конечно, он был мил, дружелюбен, обворожителен и услужлив по отношению ко всем без исключения соседям. Но когда рядом оказывалась Пичес, он замолкал и лишь смотрел на нее своими большими карими глазами, словно попадал под влияние каких-то незримых чар.

Тут Тоби не выдержал:

– Бердвуд, ты решила надо мной посмеяться? Еще ни разу в жизни не слышал более глупой и слащавой истории! Я не верю ни единому слову.

Берди лишь пожала плечами.

– Если тебе не нравится моя история, могу замолчать. Ты сам попросил. – Она взяла в руки кружку и рассеянно сделала глоток.

Молчание затянулось. Пианист начал наигрывать одну из песен Синатры, и Тоби откашлялся.

– Полагаю, маленький негодяй все же забрался ей под юбку?

Берди вскинула брови.

– Думала, тебе неинтересно.

– Я такого не говорил. Просто… Словом, раз уж мы зашли так далеко, продолжай, ведь тебе этого очень хочется. И перестань дуться. Хочу узнать масштабы всей катастрофы.

– Тому, что случилось, – смягчилась Берди, – катастрофа – самое подходящее слово. Нежные чувства Сладкого Уильяма к Пичес Макгуайр стали предметом пересудов на нашей улице. Со временем они не ослабевали, а становились все более очевидными. К тому моменту, как состоялась рождественская вечеринка, о которой я веду речь, наш кондитер обожал свою соседку уже целых три года, и все вокруг видели, как она от этого устала. Чего только Пичес не делала, чтоб охладить его пыл. Держалась вежливо, отстраненно и много рассказывала о своем муже. Но ничего не помогало. Уильям продолжал сохнуть от любви, и каждый раз при виде предмета своего обожания в его глазах вспыхивала неподдельная мука. Джонатана подобное положение дел злило все больше и больше. И чем жестче он обходился с супругой, тем более мягким и нежным казался ей Уильям. Некоторым женщинам очень трудно устоять перед таким трогательным и настойчивым обожанием. По крайне мере, я так слышала. Вокруг начали поговаривать о том, что буря неизбежна. И разразится она еще до наступления Рождества. Соседи даже разделились на два лагеря. Циники считали, что Пичес совсем не глупа и вскоре попросит Уильяма убраться из ее счастливой жизни в замке с очень богатым законным мужем. Романтикам же хотелось верить в то, что она увлеклась Уильямом так же сильно, как и он ею, и совсем скоро они сбегут из города, чтобы счастливо зажить. Как оказалось, и те и другие ошибались. Но лишь во времени. В тот год рождественскую вечеринку устраивали в доме Макгуайров. При сложившихся обстоятельствах могло показаться, что место выбрано неудачно, но ведь наступила их очередь. Никто своих услуг не предложил, да и Макгуайры молчали, поэтому все приготовили привычное праздничное угощение в надежде на лучшее. Моя мама всегда пекла песочное печенье, поэтому папа отправился к Сладкому Уильяму и купил печенье у него. Макгуайры, как обычно, потрудились на славу. В углу рядом с праздничным столом стояла необыкновенной красоты ель, расцвеченная красными и зелеными огоньками и украшенная сотнями серебристых игрушек. На стенах висели рождественские колокольчики, камин обрамляли ветви настоящего английского падуба, повсюду горели свечи, а из динамиков звучали рождественские гимны. Пичес улыбалась, но выглядела немного запыхавшейся и отрешенной. Она неотступно следовала за Джонатаном, казалась очень нежной и воздушной в своем нарядном золотистом платье. Но супруг словно ее не замечал и не заговаривал с нею. Он разносил напитки и со свойственной ему уверенностью приветствовал гостей. И все же мне показалось, будто он держит спину чуть прямее, чем обычно. В тот вечер он выглядел действительно впечатляюще. Мы поставили свое печенье рядом с паштетами Пичес, мясными пирогами Джоан Брин и прочим угощением, а потом, взяв по напитку, присоединились к гостям и стали смотреть на дверь. Все ждали появления Сладкого Уильяма. Наконец он пришел с большой белой коробкой в руках и тотчас же принялся искать Пичес. Увидев ее рядом с Джонатаном, он ласково улыбнулся, а потом отвернулся и принялся распаковывать свое угощение – рождественскую белую сахарную ель. Я подумала, что она сделана из пластика, но Уильям сказал: «Нет, из сахара». Он поведал мне рецепт. Всегда был со мной как-то рассеянно любезен, впрочем, как и со всеми остальными. Мама рассказывала, что Сладкий Уильям всегда приносил на вечеринку сахарную ель, но я и представить себе не могла, какая она на самом деле. Уильям поставил свое творение на стол рядом с настоящей елью, и теперь свет огоньков и блеск игрушек отражались в глянцевой сахарной глазури. Не переставая что-то мне рассказывать, Уильям принялся развешивать на ветки марципановые фрукты. Думаю, он испытал некоторое облегчение, имея возможность с кем-то поговорить, ибо в воздухе витало такое напряжение, что его, казалось, можно было резать ножом. Уильям рассказал, что эти фрукты продаются у него в магазине, а вот ель он сделал специально для вечеринки. Все фрукты были разными, и каждому гостю предназначался свой. Уильям был очень славным человеком и сказал, что не забыл и про меня. Он говорил и говорил, продолжая как ни в чем не бывало украшать свою ель маленькими фруктами. И все же его пальцы заметно дрожали, а сам он тяжело дышал, словно пробежал не одну милю. Но я сделала вид, будто ничего не заметила. Уильям долго возился с сахарной елью, развешивая фрукты и устанавливая ее на столе, а вечеринка тем временем шла своим чередом. Гости разговаривали и смеялись. Думаю, все они к тому времени уже успели пропустить не по одному бокалу вина. В конце концов, с появлением Уильяма не произошло ничего ужасного, и гости продолжали наслаждаться приятным вечером. Подойдя к отцу, я попыталась спрятаться за занавеску, чтобы никто не попытался со мной заговорить. Ведь всем приходил в голову единственный вопрос: «Как дела в школе?» А поскольку я была на каникулах, такое начало беседы непременно обрекло бы ее на провал. Оглядевшись по сторонам, я увидела у стола с закусками Джонатана Макгуайра. Он накладывал себе в тарелку паштет и что-то еще. Пичес рядом с ним не было. Отправив еду в рот, он меланхолично жевал, не сводя взгляда с сахарной ели. Она переливалась белым, розовым и зеленым цветом, словно какое-то живое сказочное существо, а украшавшие ее ветви фрукты казались настоящими. Джонатан коснулся одной из веток толстым грубым пальцем. Маленький кусочек сахара откололся и упал на стол. Джонатан сдвинул брови, но не сделал попытки его поднять. Оглядевшись по сторонам и заметив меня, улыбнулся, но очень печально. Он был таким большим и красным, настолько сбитый с толку поведением жены, что исполнял в этой толпе роль либо клоуна, либо злодея. Это зависело от того, с какой стороны смотреть на происходящее. Но я догадывалась, что в своей области – бизнесе и банковском деле – его уважали и почитали. Мне было очень странно думать об этом. Через некоторое время хозяин дома взял себя в руки и предложил гостям выйти на террасу, чтобы полюбоваться расцвеченной огнями гаванью. Гости, включая моего отца, последовали его совету. Через пару минут комната практически опустела. Остались лишь я, найдя укрытие за занавесками, Пичес и Уильям. Они смотрели друг на друга и выглядели словно две ветки, выброшенные на берег приливом. Они смотрели друг на друга очень долго и не произносили ни слова. Их лица тоже ничего не выражали. А потом Пичес отвела взгляд и заметила меня. Она подошла и, положив руку мне на плечо, принялась расспрашивать меня о жизни. Когда же я подняла глаза, Уильяма в комнате уже не было. Я подумала, что Пичес глуповата, и нам было почти нечего сказать друг другу. И все же она попыталась, а перед тем, как присоединиться к остальным, попросила меня чувствовать себя как дома: взять с полки книгу или поесть сладостей. После ее ухода я так и сделала. Еда была превосходной, но я не получила удовольствия. Слишком нервничала. Я пролила немного колы на красивую белоснежную скатерть, но это было лишь началом моих бед. Когда попыталась снять с сахарной ели какой-то фрукт, она сильно наклонилась, и несколько других фруктов упало на стол. Один из них упал на пол, и мне пришлось съесть его без всякого удовольствия, ведь мне так и не пришлось насладиться выбором. Когда же я попыталась все исправить – поставить сахарную ель ровно и повесить на нее упавшие фрукты, – раздались голоса возвращающихся в комнату гостей, и меня охватила паника. К тому же я уронила на пол пирог с мясом, который держала в другой руке, и нечаянно наступила на него, отчего начинка размазалась по ковру. Это было просто ужасно. Какие страшные вещи совершают порой дети. Впрочем, мне не стоило переживать. Гости настолько развеселились, что либо не обратили внимания на содеянное, либо им просто не было до этого никакого дела. Я почти расслабилась и хотела вернуться к отцу, но ко мне с улыбкой подошла миссис Брин. «Собираюсь немного похулиганить и снять с дерева свой киви, – произнесла она. – В этом году я сказала себе, что должна сдержаться, но, как видишь, не смогу. – Она наклонилась над сахарной елью и принялась внимательно ее рассматривать. – Вот он! – воскликнула она и сняла с дерева киви. – Восхитителен, не правда ли? Но такой калорийный!» Сказав это, она отправила киви в рот. «О, я знала, что ты не удержишься, Джоан, – со смехом произнесла Пичес. – Никогда не могла!» – «Но ведь Уильям делает киви специально для меня, – ответила миссис Брин. – И мне ужасно не хочется его обидеть».