Лорен Оливер - Сломанные вещи

– Потому что… – Я пытаюсь подыскать слова и вспоминаю, как мисс Грей читала нам лекцию о методах контрацепции, а в это время Тодд Мейнджер за ее спиной поднес руку к ширинке и начал делать вид, что мастурбирует. Вот мисс Грей рассказывает нам об органической и генно-модифицированной сельскохозяйственной продукции, вот мисс Грей объясняет нам признаки наступления у человека остановки сердца и говорит о том, как освободить от пищи заблокированный дыхательный путь. Мисс Грей, такая добрая, отзывчивая, готовая помочь, так умеющая убеждать . Разумеется, теперь я понимаю, как легко ей было уговорить Саммер согласиться ходить к ней на индивидуальные занятия после уроков, завоевать ее доверие, внушить чувство, что девочка особенная. – Она не из тех, о ком мы тогда часто думали, верно? Она была для нас просто частью окружающей обстановки, чем-то само собой разумеющимся. Как обои. К тому же мы думали, что Фантом должен быть мужчиной, – говорю я. – Хотя Саммер никогда этого не утверждала. И Джорджия Уэллс тоже ничего об этом не говорит.

– Это из-за гетеронормативности [23] Гетеронормативность – мировоззрение, при котором гетеросексуальность рассматривается как социальная норма сексуального поведения человека. , – заявляет Эбби и приподнимает одну бровь. – Я же вам рассказывала. – Но я вижу, что она нервничает, и Бринн, видимо, тоже это замечает, потому что она протягивает руку и сжимает колено Эбби.

Эбби и Уэйд настояли на том, чтобы поехать с нами, хотя и согласились остаться в машине, пока Бринн, Оуэн и я будем разговаривать с мисс Грей.

– Теперь или никогда, верно? – выпаливает Бринн, при этом вид у нее такой, будто она предпочла бы «никогда». Но она все-таки выходит из машины.

Прежде чем я успеваю выйти вслед за ней, Эбби хватает меня за руку.

– Всякое может случиться, – говорит она. – Я вызову полицию. – Эбби редко выказывает такое беспокойство, и это почти вызывает у меня улыбку.

Почти.

– Ничего страшного не произойдет, – заверяю я, пытаясь убедить в этом и себя, затем вылезаю из машины и захлопываю за собой дверь. Из-за кома в груди мне трудно дышать.

Вот он. Финал спектакля. Вот только я не практиковалась, не знаю нужных па, и мне придется действовать по наитию.

Из-за августовского зноя листья на деревьях начинают закручиваться по краям. Небеса похожи цветом на белок глаза – нечто такое, небо должно бы замечать, что происходит вокруг, но не замечает.

В доме мисс Грей нет ничего примечательного, ничего такого, что говорило бы о том, что здесь живет психически больная убийца или сумасшедшая, умеющая манипулировать людьми. Этот дом вообще ни о чем не говорит, и это, как теперь понимаю я, еще одна причина того, что он кажется таким грустным – это дом, в котором мог бы жить кто угодно и как угодно, дом, оставшийся безликим и не выделяющимся абсолютно ничем.

Мы идем по мощенной плитами дорожке гуськом: сначала Бринн, потом Оуэн, наклонив голову так, словно он движется против сильного ветра. И, наконец, я. Хотя все вокруг недвижно и не шевелится ни одна занавеска, по мере того, как мы приближаемся к дому, во мне нарастает чувство, что кто-то в доме ждет нашего прихода и сейчас наблюдает за тем, как мы подходим все ближе и ближе.

Уже совсем близко от парадного крыльца Оуэн вдруг поворачивается ко мне лицом.

– Послушай, – тихо говорит он напряженным, настойчивым тоном. И, пусть я больше не люблю его, потому что он меня не любит, мое сердце взмывает в небо. – Послушай, – повторяет он. Над его верхней губой выступили бисеринки пота, но даже это ему идет, как будто его кожа просто кристаллизуется. – Я хочу, чтобы ты кое-что поняла. Я уезжаю. Уезжаю из Твин-Лейкс. И не вернусь никогда. Я ненавижу этот город. Это место… – Он замолкает и отводит взгляд.

– Зачем ты говоришь это мне? Я не люблю его, потому что он не любит меня, и никто не имеет права разбивать сердце другого человека снова, и снова, и снова.

Бринн уже подошла к крыльцу.

– Просто послушай, ладно? – Он хватает меня за плечи, не давая пройти мимо, и я знаю, знаю , что сейчас случится что-то очень-очень важное, что-то такое, что рушит миры и создает их вновь. Ураганы, торнадо и парни с голубыми глазами. – Я подал заявление в Нью-Йоркский университет – я хотел учиться там – отчасти потому…

– Почему? – выдавливаю из себя я.

– Потому что думал, что там, возможно, будешь учиться и ты, – говорит он едва слышным шепотом. – Я думал, что, если так и будет, это станет знамением. Знаком, что нам предназначено начать все заново. Что нам это суждено.