Мишель Бюсси - Я слишком долго мечтала

Берег Двух влюбленных.

Так называют здешние скалистые берега Сены.

Двух влюбленных …

Я резко торможу перед церковью Мюи, выхватываю мобильник и стираю номер Илиана, а за ним следом и журнал вызовов.

Двое влюбленных …

Я ни о чем не жалею. Больше того – желаю каждой женщине хоть раз в жизни испытать подобную страсть. Узнать нетерпеливый позыв к бегству. Какой бы я была сейчас, не случись со мной такого чуда? Унылой? Разочарованной? Никчемной? Кем бы я была, не познав после расставания с Илианом страшную пустоту и яростную горечь отлучения? Сегодня я уже не нуждаюсь в Илиане. Я сложила все свои воспоминания в дальний ящик и заперла его на замок, но одно знаю точно: умирать я буду с мыслями о нем, только о нем. И пусть рядом со мной будут Оливье, Лора, Марго – лишь ему, Илиану, я посвящу свою жизнь. Ибо, если вдуматься, все мы проживаем свой век ради нескольких мгновений любовного экстаза.

А сейчас я ощущаю одно – душевное опустошение. Порт-Жуа. Еще три километра. Нынче вечером дорога кажется мне бесконечной. Миную деревню, превышая дозволенную скорость, о чем меня извещает мигающий сигнал на приборной доске.

Я хочу домой. Хочу все забыть. Хочу лечь спать. Я знаю – конечно, знаю! – почему Илиан мне не ответил.

Потому что я должна была позвонить раньше.

Потому что я должна была нарушить обещание.

Потому что я должна была расторгнуть наш договор. Договор, который не согласилась бы заключить ни одна женщина на свете.

Наблюдаю за близнецами. Этан и Ноэ сидят на большом одеяле, расстеленном на лужайке в нескольких шагах от Сены, и играют с маленьким деревянным поездом, который смастерил для них дедушка Оли.

– Если они будут играть на воздухе, не спускай с них глаз, мама! – распорядилась Лора (ну и нахалка!), перед тем как умчаться на работу.

Конечно, а как же иначе, дорогая моя! Между прочим, до твоей пары Мальчиков-с-пальчик я ухитрилась вырастить еще двоих детей, твою сестру и тебя, на берегу этой же широкой реки с утками, цаплями, кусачими лебедями и баржами, с тихим плеском проходящими по воде. И с вами обеими ни разу ничего плохого не случилось. Ох уж эти девочки с их жаждой реванша над матерью! Стоит им заиметь собственных малышей, и они как с цепи срываются, пытаясь отыграться за воображаемые детские обиды.

Я слегка поднимаю спинку шезлонга, в котором расположилась возле малышей. Вчера я заснула как убитая, едва опустив голову на подушку. Сасими Оливье я только попробовала, зато утром наверстала круассанами, когда он принес мне завтрак. В постель. Вечером я едва прикоснулась к мужу, но этим утром он не отказал себе в удовольствии – мы занимались любовью до той самой минуты, пока во дворе не заскрипел гравий под колесами Лориного «поло». Дочь вручила мне близнецов, подгузники, игрушки, даже не выключая мотор.

Половина двенадцатого. Осеннее солнце наконец разогнало утренний туман над Сеной и облака, цеплявшиеся за верхушки скал. Я торопливо влезла в юбку и топик. Оливье работает в своей мастерской – заканчивает отделку большого комода, барной стойки и тумбочек в стиле ар-деко для одного парижского ресторана. Близнецы общаются между собой на своем птичьем языке. Мне немного скучно.

Не спуская глаз с детей (будь спокойна, Лора!), я барабаню пальцами по своему мобильнику. Ох, зачем я стерла номер Илиана! Но тут же одергиваю себя: эй, красотка, ты уже не подросток, мечтающий над эсэмэсками, тебе как-никак пятьдесят три года! И я перевожу взгляд на зимородка, отважно ныряющего в воду посреди Сены. Джеронимо громко хлопает крыльями, разъяренный, как кошка, заставшая соседского кота ворующим еду из ее миски. Это имя – Джеронимо, похожее на индейское, – придумала ему наша Марго. Правда, позже выяснилось, что «он» – самка. И она же нарекла трех ее птенцов Сатюрненом, Оскаром и Спиди, сокращенно SOS, как призыв о помощи. Она горазда на такие выдумки. Марго у нас вообще девушка способная – в тех случаях, когда снисходит до общения с внешним миром.

Заставляю себя убрать телефон в сумку. И тут мне приходит в голову одна мысль. Убедившись, что Оливье заперся в мастерской и не видит меня, вынимаю из карманчика камень времени, тот самый, что каким-то чудесным образом перекочевал со дна реки Святого Лаврентия на дно моей сумки. Взвешиваю его на ладони, подхожу к берегу и подбираю другой рукой камешек из Сены. Более крупный, более светлый и не такой округлый.

Эта мысль возникла у меня как озарение. Обменять камни! Серый камень времени останется здесь, у меня дома, в конце моего сада, среди своих белых собратьев, в бордюре у низкой кирпичной стенки, тянущейся вдоль берега. А этот – чистенький, белый, из моего сада – будет меня повсюду сопровождать. Как ядро каторжника, разве что крошечное, совсем легкое.