Эбигейл Джонсон - Даже если я упаду

Вместо ответа я поворачиваю голову к плите. Мама следует за моим взглядом и тотчас спрыгивает со стула, чтобы выключить горелку и подтереть пролившийся суп. Дядя Майк порывается прийти на помощь, но я перехватываю его взгляд, и он проявляет мудрость, оставаясь на месте. Я хватаю тряпку, чтобы помочь маме, и делаю знак Лоре, чтобы она спустилась в подвал и привела папу.

– Все будет хорошо, – говорю я, когда вижу, что она колеблется, и проблеск былой силы мелькает в ее глазах, прежде чем она исчезает в подвале.

– Итак, – начинает дядя Майк, и я чувствую, что легкость в голосе дается ему с трудом. – Твоей маме не терпится узнать все о твоем брате.

– Он в порядке. – Я отворачиваюсь, чтобы положить тряпку в раковину и хотя бы еще миг не видеть мамино встревоженное лицо. – Я расскажу тебе все, когда придут Лора и папа.

– …Я, между прочим, занят, – доносится ворчание папы под тяжелый топот его шагов, поднимающихся наверх. – Что такого важного могло случиться, что я понадобился твоей маме…

– Только не маме, – говорю я. – Мне. Мне и Лоре.

Папа хмурится, когда видит меня, но не в гневе или недовольстве оттого, что прервали его работу, а от удивления. Его взгляд перемещается на часы, отмечая время и тот факт, что я уже дома.

– Что-то с твоим братом? – Его голос ровный, но мышцы на лице дергаются, когда он задает вопрос, и я могу сказать, что в глубине души он не меньше моего боится услышать ответ.

Под внешним спокойствием отца всегда скрывалось отчаяние, которое потрясает меня всякий раз, когда я его замечаю. Его единственный сын, мальчик, которого он растил послушным и добрым, зверски убил своего друга. Мама, может, и проливает слезы под душем, но папино горе не менее глубоко. И сознание собственного бессилия, когда он, призванный защищать каждого из нас и всех вместе, не смог этого сделать, лишь усугубляет его страдания.

Мне всегда труднее приходилось с мамой. Сама не знаю, почему. Я могу понять поведение папы и Лоры – чувство вины и раскаяние заставили их обоих замкнуться в себе, потому что они не знали, как еще поступить. В отличие от них, мама бросилась в бесполезную работу, заставляя нас сплотиться и оставляя без внимания наши, включая Джейсона, усилия держаться порознь. Даже после того, как он признался в убийстве и сел в тюрьму, для нее как будто ничего не изменилось, кроме его местожительства. Она ведет себя так, будто он невиновен, и меня не отпускает мысль о том, что, если бы не мамины «старания», я, возможно, раньше узнала бы правду и истинную причину страданий Лоры.

Я смотрю на дядю Майка. Его взгляд мечется между моими родителями – между той, кого ему так откровенно хочется приласкать и утешить, и тем, кто ему этого никогда не позволит. Он сникает, когда папа делает то, чего не дано ему, подходя к маме и прижимая ее к себе под мышку.

Мне никогда еще не было так жаль дядю Майка.

Но тут Лора оказывается рядом со мной, и у меня не остается жалости для него.

Я, как рыба, открываю и закрываю рот. Даже не знаю, с чего начать, как объяснить то, что пока еще не укладывается у меня в голове.

И тогда Лора делает это за меня.

Она рассказывает им историю, которую рассказала мне, – о том, как той ночью пробралась в машину Джейсона, как пошла за ним в лес, как на ее глазах он убивал Кэла. Она не смягчает подробностей. Она не останавливается, когда у папы подгибаются колени, и даже когда ей приходится повысить голос, чтобы перекричать мамины рыдания.

Мне почему-то еще тяжелее слышать это во второй раз, когда я могу предугадать ее слова и леденящий кровь ужас, который они несут. И мною овладевает страх, потому что, хотя краснота на щеке давно сошла, я помню мамину пощечину.

Я обещала Лоре, что все будет хорошо, что они не станут ее обвинять, но с тошнотворной уверенностью сознаю, что их отклик на ее откровения останется с ней с этого дня и до самой могилы.

И я не знаю, каким он будет, пока папа не падает перед ней на колени, поднимая ее, как куклу, и мама не спешит следом за ним.

Первая неделя августа выдается тяжелой. Хотя теперь наша семья знает правду, как быть с тем, что мы целый год пытались задушить эту правду о преступлении Джейсона, скрывая ее даже от самих себя? Одной залитой слезами ночи недостаточно, чтобы это пережить.

Впрочем, с Лорой дела обстоят лучше. Мы начали встречаться с пастором Хэмилтоном, как всей семьей, так и по отдельности. Мы с Лорой проводим много времени вместе и ведем полуночные разговоры, порой засиживаясь до рассвета. Иногда говорим о Джейсоне, но чаще нет. Слишком много всего не высказано за этот год. Не знаю, сможет ли она когда-нибудь примирить свою бесконечную любовь к нашему брату с тем, что она чувствует к нему сейчас. Я и сама еще не пыталась.