Жорж Сименон - Мегрэ в кабаре «Пикрат»

— Это все?

— Звонил Люка. Он вернулся в контору и ждет указаний.

— Оттиски пальцев?

— Только наши и Арлетты. Рапорт мсье получит вечером.

Мегрэ обратился к консьержке:

— Здесь нет жильца по имени Оскар?

— Нет, мсье комиссар. Но как-то раз был телефонный звонок. Какой-то мужчина с непарижским выговором сказал: «Прошу передать Арлетте, что ее ждет Оскар в обычном месте».

— Когда примерно это было?

— После ее переезда, через месяц или два. Я потому и запомнила, что ей был только один звонок.

— Она получала письма?

— Иногда, из Брюсселя.

— Мужской почерк?

— Нет, какой-то малограмотной женщины.

Через полчаса Мегрэ и Жанвье, выпив наскоро по кружке в пивной «Дофин», приехали на набережную Орфевр.

Едва Мегрэ открыл дверь своего кабинета, как вбежал молодой Лапуэнт. У него были покрасневшие веки и воспаленные глаза.

— Патрон, я должен с вами срочно поговорить.

Когда комиссар, повесив шляпу и плащ, повернулся, то инспектор кусал губы и изо всех сил стискивал пальцы, чтобы не расплакаться.

Лапуэнт начал говорить, повернувшись спиной к Мегрэ, а лицо прижав к оконному стеклу.

— Когда я увидел ее утром здесь, то не мог понять, за что ее забрали. По дороге на Жавель бригадир Люка рассказал мне, в чем дело. А сейчас, когда мы вернулись, я узнал, что она мертва.

Мегрэ сел и медленно произнес:

— А я и не подозревал, что тебя зовут Альбер.

— После всего, что она сообщила, Люка не имел права отпускать ее без охраны.

Он говорил с интонацией обиженного ребенка, и комиссар не смог сдержать улыбки.

— Иди сюда и садись.

Лапуэнт укоризненно вздохнул, как будто Мегрэ был в чем-то виноват. Потом неохотно занял место на стуле по другую сторону письменного стола, опустил голову, и они с комиссаром, который пускал из трубки мелькие колечки дыма, напоминали отца и сына во время важного и не очень приятного разговора.

— Ты недавно работаешь у нас, но должен понимать: если бы мы нянчились с каждым, кто к нам приходит, то не имели бы времени ни на сон, ни на то, чтобы съесть всухомятку хотя бы бутерброд. Я прав?

— Да, патрон. Но…

— Но что?

— С ней было по-другому.

— Почему?

— Потому что вы уже знаете — это был не пьяный бред.

— А вот теперь, когда ты немного успокоился, рассказывай.

— Что рассказывать?

— Все.

— Как я с ней познакомился?

— Лучше с самого начала.

— Я встретил приятеля, однокашника по школе в Мелане. Он редко бывает в Париже. Мы пошли в город с моей сестрой. Потом проводили ее домой и уже вдвоем отправились на Монмартр. Знаете, как это бывает, зашли туда, зашли сюда, а когда выходили из последнего кабака, какой-то карлик подсунул нам проспект «Пикрата».

— Почему карлик?

— Он выглядит на четырнадцать лет, но лицо все в мелких морщинках, как у старика. Крутится и скачет, как уличный мальчишка. Может, поэтому его прозвали Кузнечиком. А поскольку рестораны, которые мы посетили в тот день, не произвели на приятеля впечатления, мы решили, что в «Пикрате» найдется нечто пикантное.

— Когда это было?

Лапуэнт подсчитал про себя и удивился, даже смутился от полученного результата:

— Три недели назад.

— Тогда ты и познакомился с Арлеттой.

— Она подсела за наш столик. Мой товарищ принял ее за шлюху. Потом мы даже поссорились на улице.

— Из-за нее?

— Да. Я сразу увидел, что она не такая, как другие.

Мегрэ слушал и, не торопясь, чистил трубку.

— И ты вернулся на следующую ночь.

— Я хотел извиниться за приятеля.

— А что он ей такого наговорил?

— Предлагал ей деньги, чтобы она с ним переспала.

— И она отказалась?

— Конечно. Я пришел пораньше, когда в кабаре еще почти никого не было. Она согласилась выпить рюмочку.

— Рюмку или бутылку?

— Бутылку. Хозяин не разрешает девушкам сидеть с гостями, если те заказывают только по рюмке. Я должен был взять бутылку шампанского.

— Понятно.

— Знаю, о чем вы подумали. Но она все-таки пришла к нам, а кто-то ее потом из-за этого задушил.

— Она говорила тебе, что ей грозит опасность?

— Прямого разговора на эту тему не было, но я чувствовал, что в ее жизни есть какая-то тайна.

— Какая, например?

— Это трудно объяснить. Все равно никто мне не поверит, ведь я ее… люблю… любил…

Последние слова он произнес тихо, поднял голову и посмотрел на комиссара, готовясь дать отпор. Но в глазах Мегрэ он не увидел и следа иронии.

— Я хотел, чтобы она изменила свою жизнь.