Борис Васильев - Щит и меч, № 4, 1995 (сборник)

— Кто звонит?

— Наше дело подсказать, а уж ты сам крути извилиной. Если, конечно, она у тебя есть. Мужик взрослый! Хочешь откупиться — пожалуйста, не хочешь — твое право.

— Кто звонит?! — сердито настаивал Василий Корнеевич.

— Ты что, баран с ушами?

— За оскорбление, знаете, что…

— Кол в задницу! Мы его уже намылили.

Тимонин резко положил трубку. Что толку себя травить. Но успокоиться уже не мог. И долго сидел в кресле, чесался. У него это от нервов: чуть какая заварушка, не находит себе места. Хотелось верить, что кто-то над ним подшутил, зло разыграл, но не больше. Люди, окружающие его, почти сплошь завистники: если кто-то выше ростом, богаче — сразу найдутся охотники, чтоб укусить. «Ну и пусть, потешились — и Бог с ними», — подумал про себя Тимонин. На всякий случай сказал жене:

— Пойдем, Варвара, пока светло, положим деньги на сберкнижку. Так оно спокойней!

Но бабы никогда не поддержат.

— Обязательно вдвоем, что ли? — заворчала супруга. — Я стирку затеяла, — и ушла на кухню. — Будто один не можешь отнести эти бумажки. Будто они из золота.

Это был не совсем тонкий намек: давно он обещал Варваре сережки, но двадцать семь лет прожили, а обещание так и не выполнил. И Василий Корнеевич молча оделся, сложил десятитысячные и пятидесятитысячные купюры в пятилитровый бидончик, как ни странно все пачки свободно поместились. Эка невидаль полтора десятка бумажных плиток! Туда же Тимонин сунул сберкнижку, сверху запихал чистую марлечку, как бы утрамбовав ею немалое богатство — получилось плотно и почти невесомо. Усмехнулся своей хитрой выдумке: «Никто ничего такого не подумает. Иду за молоком». А бидончик с крышкой посадил в засаленную сетку, завязал сверху узлом.

На улице, как раз моросил серый мелкий дождичек, людей раз-два и обчелся. Черепичные крыши коттеджей в одноэтажной окраине Парадного весело блестели, так как дождик сеял слепой, при заходящем солнышке. От теплой земли поднимался легкий пар.

У пустующего без крыши базарчика стояли голубые, то ли «Жигули», то ли «Лада». Василий Корнеевич даже не обратил на машину внимания, лишь только цвет бросился ему в глаза. Когда он обходил машину, кто-то открыл заднюю дверцу и крючком из толстой ржавой проволоки зацепил его за горло, ловко затянул во внутрь. Тимонин даже и опомниться не успел, очутился распластанным на чьих-то мокрых и грязных сапогах. На голову тут же накинули дырявый темный колпак, резко пахнущий куриным пометом. Посыпались удары в лицо и в грудь. Чей-то голос зловеще зашептал:

— Падла, не дергайся, а то сломим руки! Ишь, хрен моржовый, телефонную трубку бросает!.. Видишь ли, он теперь господин, в СНГ живет. Я те брошу! Я те пасть до ушей порву. Будешь, как противогаз или Буратино, людей пугать.

Машина между тем уже катила куда-то по неровной дороге. Василий Корнеевич жутко был напуган, задыхался в дырявом клеенчатом мешке, сердце учащенно колотилось.

Самое обидное: он, шагая, ничего не ожидал, никого не успел рассмотреть, и голоса в машине были чужие, незнакомые. Его везли минут пятнадцать-двадцать, затем машина остановилась, судя по шуму, где-то на шоссейной трассе. Открыли дверцу, и тот же голос приказал:

— Завтра гроши привезешь сюда, к повороту на Парадное. И будешь ждать до семи утра, пока я ни приеду. Понял?!

Василий Корнеевич кивнул одетой в клеенчатый мешок головой.

— Попробуй наколи! Зарежем, как барана, вместе с Варварой.

Потом с Тимонина стащили брюки и трусы, издевательски засунули в зад грязную морковку и, вытолкнув из машины, спихнули под овраг. Он долго катился кувырком, слепо цепляясь за кусты, пока не соскочил с головы колпак. Лишь тогда Василий Корнеевич, весь испачканный, побитый о валуны, сумел затормозить на склоне. Из расквашенных губ густо стекала кровь, левый глаз затек, его саднило. Но особенно горько было от садистского издевательства. Он выкинул морковку и невольно заплакал. А там, на гребне, где шоссе, кто-то здоровенный, как слон, подошел к краю и запулил в Тимонина его же бидончиком в сетке.

Размазывая по лицу грязь, кровь и слезы, Василий Корнеевич подождал пока уехала голубая машина, подполз к бидончику и, не развязывая сетки, сунул под крышку пальцы. Деньги, пачки крупных купюр и сберкнижка были на месте. Тимонин даже не поверил, что воры могли дать такого маху. Он развязал бидончик и, держа в руках деньги, никак не мог успокоиться. Даже в детстве никто не обходился с ним так жестоко.

Стыдливо прячась в кустах, Василий Корнеевич горько размышлял: кто мог этим громилам сообщить, что он продал машину? На душе было скверно, он еще долго не мог тронуться с места.