Людмила Грицай - Затерявшаяся во мгле

Владимиров, поняв, что Ковалев пригласил его сюда, чтобы лишний раз продемонстрировать свое превосходство, начал с вопроса, который вызывал у подполковника усмешку.

— Скажите, пожалуйста, Олег Николаевич, как вы могли бы охарактеризовать Марину Филатову? Насколько ли серьезны были ваши с ней отношения?

Было видно, что и Смирнова этот вопрос застал несколько врасплох.

— Странная она была. Ну как ребенок что ли, — отзывался он, слегка задумавшись. — Я очень долго добивался от нее реальной встречи. Она все темнила, от разговоров уклонялась. Уж решил, что уродина какая-то. Так себя и настроил. А тут вошла. И я прямо обмер. Красавица. И такая женщина непростая, вроде как с загадкой какой-то. Думаю, что я увлекся ею сразу. А что касается серьезности отношений, ну как тут сказать. Времени прошло еще очень мало, да к тому же наши отношения были какие-то нерегулярные, будто тяготило ее что-то сильно. Думал, что может, еще кто-то у нее есть. Вот она и выбирает между нами. Тем вечером я так и решил, что она променяла меня на другого. Вот и помчался к ней, как оглашенный, о чем теперь жалею. Да, вы проверьте, может, этот второй и сделал с ней что-то нехорошее, а вы меня держите в СИЗО.

Тут в их разговор вмешался Ковалев.

— Не было никого второго, Смирнов, ты и не надейся. А в СИЗО ты оказался, потому что улики против тебя неоспоримые есть. Нечего нам голову морочить.

— А что сказала вам Филатова в тот вечер в разговоре по телефону? — продолжил Владимиров.

— Что сказала? — отозвался Смирнов. — Дословно мне трудно воспроизвести. Что-то вроде «Не ищи меня, не звони больше, я теперь для тебя умерла». И трубку положила. Я перезванивать стал. Она не брала. Вот я и поехал.

— Во сколько вы оказались около дома Филатовой?

— Точно сказать не смогу, ехал медленно. Тогда снег пошел прямо валом, а я резину зимнюю еще не поставил, прошляпил как-то. Поэтому не спешил. Думаю, прибыл часов в одиннадцать вчера, может быть, чуть позже.

— Что же вы делали дальше?

— Опять звонить стал ей по телефону, думал, может быть, она меня к себе пустит или спуститься, чтобы поговорить. Она ответила, сказала, чтобы я ее больше не беспокоил. Но как-то вяло сказала. Меня аж злость взяла. Я из машины вскочил, подошел к подъезду, тут как раз парень дверь открывал, я и вошел с ним. Вошел, а куда идти не знаю. Тут и злость моя взяла. Думаю, все, бросили меня. Что уж теперь. Вернулся к своей машине. Поехал в бар. Там пробыл до утра.

— А как вы узнали о том, что Марина пропала?

— Да об этом мне ее друзья в сети рассказали. Я же был подписан на ее страницу. Через два дня ее друзья мне и написали, мол, вышла из общения, все связи оборвала. А контактов у нее было много. Я ей снова позвонил. Мне сын ее ответил, что мама пропала, ее в розыск объявили. Тут то я забеспокоился, по сети клич поднял.

— Ну да, — вновь вмешался Ковалев. — Решил огородить себя от возможных подозрений. Не выйдет. Ты еще нам расскажи, куда ты труп дел. Куда его сбросил? Да и как ее убил? Когда убивал, страшно небось было?

— Не убивал я Марину! — закричал Смирнов. — Да и не докажите вы ничего, зря меня на понт берете. Ведь следы ее пребывания должны были бы остаться в машине, пятна крови там или еще что-то, а ведь ничего же нет. И ничего не было. Не было ее у меня в тот вечер. Бессмысленно это все.

Владимиров понял, что ничего нового от Смирнова добиться уже не удастся. В целом подозреваемый не производил на него впечатление человека, способного убить в порыве ревности кого бы то ни было. Не тот тип личности. Такой был способен после расставания на день-два погрузится в депрессию, запить свое горе вином, а еще через неделе две-три почти забыть о произошедшем.

Однако майор понимал, что Ковалев крепко ухватился за свою добычу, поэтому будет копать в нужном ему направлении. Обязательно доведет дело до суда. Ну а суд? Суд может принять любое решение. Смирнов висел на волоске от возможного обвинительного приговора.

Спустя еще полчала Ковалев, несколько подустав от упрямства подозреваемого, вызвал конвой для его сопровождения в СИЗО. Владимиров же вежливо попрощавшись, молча удалился в свой кабинет.

Однако дело пропавшей Филатовой и арест Смирнова не давали покоя Владимирову. Он мысленно постоянно возвращался ко всем обстоятельствам, понимая, что пока не будет найдено тело пропавшей (на благополучный исход он уже не надеялся), его версию о ее возможном самоубийстве никто из его коллег всерьез рассматривать не будет. Да и сам он толком не понимал, как было совершенно это самоубийство.