Мария Воронова - Когда убьют – тогда и приходите [litres]

Ирина не могла говорить, поэтому только улыбнулась через силу.

Медсестра покачала головой:

– Помню, фашисты набили полный кузов, тоже едем, трясемся… Куда привезут? Что ждет? Пуля или работа? А тут хоть знаешь, что лечиться.

Машина остановилась у корпуса ЛОР-отделения. Ирине пора было выходить, и она стала снимать халат медсестры.

– Оставь-оставь! – замахала та руками. – Я потом заберу. Ну давай, зайчик, поправляйся!

То ли от ласки, то ли от теплого халата, а может, от упоминания фашистов страх Ирины как рукой сняло, и через два дня она была уже здорова.

Надо же, она и забыла почти о том, что в школе лежала в больнице, а оказывается, в глубинах памяти хранится воспоминание такое яркое, будто все происходило вчера, и теперь она совершенно точно может сказать, что той медсестрой была не кто иная, как Любовь Петровна.

Наверное, это не важно, что пятнадцать лет назад произошла у них мимолетная встреча, и никакой судьбы вообще не существует, только и напрасного в жизни ничего нет.

Ирина вернулась в зал. Гортензия Андреевна была так увлечена, что не заметила ее возвращения.

«Лихо она управляется», – улыбнулась Ирина.

– Где вы ходите? Я уже изучила свидетельские показания и выяснила, что собственными глазами никто момент удушения не видел. Обвинительное заключение строилось на показаниях пациентов Абрамова и Фесенко, которые, направляясь покурить, увидели выбегающего из гипсовой Глодова. Поскольку он явно пребывал в неадекватном состоянии, они его задержали и только потом обнаружили мертвую медсестру.

Вздохнув, Ирина притянула дело к себе. Да, действительно, но, с другой стороны, чего она ждала? Ясно, что если бы мужики увидели преступление в процессе, то бросились бы на помощь, и Любовь Петровна была бы спасена. Кто откуда выходил – аргумент, конечно, жиденький, вообще-то Абрамову с Фесенко крупно повезло, что они были вдвоем и подтвердили показания друг друга.

Да нет, все в порядке. Возле тела обнаружили очки Глодова, а в кармане его пижамы – блокнотик, куда Любовь Петровна записывала указания врача. Вполне убедительные доказательства.

Только… Ирина снова погрузилась в воспоминания. Любовь Петровна была женщина обычная на вид, но физически очень сильная. Среди их порции больных была пожилая грузная дама, еле ходившая, так Любовь Петровна так подсадила ее в буханку, что та вспорхнула быстрее молодой. Ирина до сих пор помнила, как удивилась. Да и вообще, травматология это отделение лежачих больных. Кто в гипсе, кто на вытяжке, и всем надо судно подать, перестелить, отвезти на процедуры, а санитаров нет. В такой обстановке не хочешь быть сильной, а станешь.

Убийца же Глодов, судя по фото, мужичок субтильный, да и хронический алкоголизм не прибавляет человеку мощи. Обвиняя Ордынцева в халатности, эксперты утверждали, что он обязан был заметить симптомы надвигающегося психоза, в частности тремор.

Ирина покачала головой. В переводе на русский тремор – это трясущиеся руки, и как, скажите на милость, можно трясущимися руками быстро и технично задушить человека так, чтобы он не успел позвать на помощь?

Если бы Любовь Петровна была заколота ножом или убита ударом по голове, то вопросов нет, но удушение руками требует большой сноровки. Может, Глодов реально симулировал сумасшествие? Но тогда запретил бы жене жалобы писать, чтобы не привлекать лишнего внимания к своей персоне.

Да и зачем? Если он был в уме, то тихонько задушил и вернулся в палату, и следствие замучилось бы выявлять убийцу среди всех сорока пациентов.

Что, похоже, им теперь придется делать вдвоем с Гортензией Андреевной.

Уложив детей, она скользнула к мужу под одеяло, прижалась крепко. От Кирилла все еще немножко пахло железом и огнем.

– Прости меня, – шепнула Ирина.

– Куда ж я денусь, – засмеялся Кирилл.

– Правда, нехорошо вышло.

– Брось. А если честно… Знаешь, я одно время очень хотел, чтобы ты вообще ушла с работы.

– Правда? Ты не говорил.

– Вовремя одумался потому что. Конечно, хорошо, когда приходишь домой, и вокруг тебя хлопочут, супчика нальют… Когда знаешь, что дети под присмотром, да и одежда когда сама стирается и гладится, вообще прекрасно.

– Я стараюсь, чтобы так и было.

– Ир, ты гений домовитости, но родилась, мне кажется, не только для этого. Ты знаешь кто? Тот, который не стрелял.

Она резко приподнялась на локте:

– В каком смысле?

– Как у Высоцкого. «Никто поделать ничего не мог, но был один, который не стрелял». Так вот ты и есть этот самый один. Ты спасаешь невиновных, Ира, бог дал тебе этот дар, и кто я такой, чтобы становиться у него на пути?