Мари-Бернадетт Дюпюи - Скандал у озера [litres]

– Эмма, моя малышка Эмма, я так тебя любила, я так тебя люблю! – закричала она.

Звук ее голоса потонул в завываниях снежной бури, но в то же мгновение в ее сознании появился сияющий образ – Эммино лицо, озаренное лучезарной улыбкой и искрящееся божественным светом.

– Господи, всемогущий Боже! – простонала Жасент. – Эмма, помоги мне!

В это мгновение она почувствовала, как за руку ее схватила чья-то сильная рука. Кто-то увлекал ее за собой.

– Идем сюда, голубушка, ты уже прошла дом священника.

Это оказалась Матильда, накидка с капюшоном придавала ее фигуре внушительности. Женщина провела ее к двустворчатой двери, за которой были и свет, и тепло, на которые Жасент так уповала.

Через минуту Жасент вошла в комнату старого священника. Матильда и викарий помогли девушке снять пальто, покрытую замерзшим снегом шапку и взяли из рук сумку с инструментами.

– Она тебе не понадобится, – прошептала целительница. – Господина кюре уже соборовали. Но он требовал, чтобы ты пришла.

Не снимая своего халата, Жасент откинула назад прилипшие ко лбу пряди волос. В свой смертный час священник походил на любого другого прикованного к постели старика, снедаемого безжалостной болью.

– Жасент, дитя мое, подойди. Скорее, у нас так мало времени! – пробормотал старик.

Жасент, невероятно взволнованная, присела на стул у изголовья его постели, где Матильда провела бо́льшую часть дня.

– Вам очень больно, отец? – тихо спросила Жасент.

– Господь наш Иисус страдал гораздо больше моего. Ты одна, правда, одна? Я почти ничего не вижу.

– Да, я одна. Дверь закрыта.

– Да простит меня Господь! Этим вечером мне придется нарушить тайну исповеди, но я думаю, что совершу это ради благого дела. Если бы я ушел, не поговорив с тобой, дитя мое, на небесах мне не было бы покоя.

Сердце Жасент принялось бешено колотиться. Она бережно взяла холодную руку кюре в свою, теплую и крепкую.

– Я слушаю вас, отец мой.

– Перед наступлением лета моя славная Матильда с равнодушным видом стала забрасывать меня вопросами. Я понял, что она хотела узнать. Но вскоре она устала от этого или же решила положиться на волю провидения.

Агонизирующий старик с трудом дышал, однако продолжил:

– Затем – ваши объявления в газетах. Я прочитал их и не мог для себя решить, каким был мой долг: молчать или рассказать вам о том, что знаю. Вы искали маленькую невинную девочку, божьего ягненка.

– Да, отец, наши поиски были долгими, – пробормотала Жасент, еле сдерживая слезы. – Убийца нашей сестры, доктор Мюррей, рассказал нам о ее существовании, обвинив Эмму в том, что она бросила свое дитя.

– Год назад, накануне Рождества, твоя сестра пришла исповедаться. Возможно, тогда, в эти посвященные празднованию рождения Господа нашего Иисуса Христа дни, угрызения совести стали для нее непосильными.

Кюре закрыл глаза: силы его были на исходе. Жасент сжала пальцы, словно пытаясь удержать его в мире живых. Кюре повернул к ней свою седую голову и с улыбкой моргнул.

– Ничего не бойся, дитя мое. Я позвал тебя, потому что был уверен в том, что ты придешь, несмотря на плохую погоду. Я так себя изводил! Эта тайна была такой тягостной! Я бы не покинул этот мир, не рассказав тебе того, что знаю. Про Леонид Симар, или сестру Сент-Бландин, Эмма тоже мне рассказала. Они вместе путешествовали из Перибонки в Сент-Жан-д’Арк. Леонид была знакома с местной акушеркой, метиской из индейцев-монтанье. У нее твоя сестра и родила. Едва оправившись от родов, она уехала и больше никогда туда не возвращалась, это ее слова. Сестра Сент-Бландин, страдающая туберкулезом легких, тоже уехала. Ребенка крестили и доверили семье одного мельника, проживающего у закрытого моста над рекой Птит-Перибонка, этот мост еще называют Красным. Поначалу Эмма отправляла этим людям деньги, скудную плату на пропитание ребенка, но она призналась мне в том, что на кусочки разрывала письма, содержащие упоминания о ее дочери. Она не могла о ней слышать. Она предпочитала стыдиться своего поступка, но не обременять себя малышкой. Я снова повторяю тебе ее слова.

– Спасибо, Господи! И спасибо вам, дорогой отец, за то, что вы нарушили тайну исповеди!

Жасент беззвучно плакала – ее охватила бесконечная радость и облегчение.

– Господь простит меня, я в этом уверен, – прохрипел старик, запинаясь.

– А отец ребенка? Эмма сказала вам, как его звали?

– Я спрашивал ее об этом. Она отказалась отвечать, почти грубо. Меня это поразило, шокировало. Я призывал ее к раскаянию, призывал изменить свое поведение. Уверяю тебя, Эмму беспокоил пожирающий ее изнутри огонь, который и толкал ее к пороку. Она рассказала, что не в силах бороться с тем дурным, к чему принуждает ее собственное тело, но что такой уж она родилась. Эти печальные слова врезались мне в память, словно власяницы, которые носили кающиеся грешники, чтобы истязать свою плоть. Я молился за Эммино спасение. Да, я так отчаянно молился! Найди этого ребенка, Жасент. Господь этого хочет, я чувствую. В противном случае я унес бы тайну твоей сестры в могилу.