Наталия Костина-Кассанелли - Найти, чтобы потерять [litres]

– Я бы хотела взять вот это! – прошептала маркиза де Бренвилье. – Он тут прямо как живой! Но, боюсь, это стоит гораздо больше ста ливров… Я точно знаю – больше ста ливров! Это чудный портрет! Я могу… я могу покрыть разницу, если это понадобится! Но я бы хотела только это… и больше ничего!

Мари-Мадлен засмеялась и потянулась в кровати, вспоминая смешной случай почти четырехлетней давности. Сестра отдала портрет безропотно, даже не настояв на его оценке и согласовании с братьями. Да и на что этой уродине была еще одна уродина? Да… дорогая сестрица, надо признать, весьма похожа на папочку – даже со своей заячьей губой она, несомненно, его ребенок! И покойный Антуан – вылитый папочка, и покойный Франсуа… Если бы братья завещали ей хоть что-то «в пределах ста ливров», она непременно выбрала бы их портреты и повесила бы рядом с этим. Впрочем, они все так схожи, что хватает и одного! Только она не была вылитой д’Обре… ни внешне, ни тем более внутренне. У нее было другое лицо… и другая изнанка! Она вновь засмеялась, вспомнив, как каждый из братьев, не сговариваясь, составил завещание в пользу старшей сестры, не оставив ни единого су ей. Впрочем, после достопамятной встречи у него в конторе мэтр Мандрен совсем не был удивлен таким положением вещей. Совершенно не удивлен! Более того, уезжая с тщательно упакованным портретом, она шепнула адвокату:

– Я очень полагаюсь на вашу скромность и ваш профессионализм, дорогой месье Мандрен! Никто не должен узнать, что я просила нашего батюшку составить завещание именно так… никто!

Он был профессионалом до мозга костей, этот провинциальный стряпчий. И он, несомненно, был скромен, но… Такая новость! Такая поразительная новость! И такая женщина! Единственная в своем роде!

Месье Мандрен не сказал ничего и никому – за исключением мадам Мандрен, с которой взял слово молчать, и мадам Мандрен молчала. Молчала она ровно полтора дня, и это было пыткой для достойной матроны. А потом мадам Мандрен рассказала все, что узнала, золовке, взяв, в свою очередь, с той клятву, что дальше нее это не пойдет.

Удивительно, как быстро распространяются слухи: через месяц о завещании знала вся провинция, а еще через две недели об этом стали судачить в столице. Не открыто – потому что тайну достойной маркизы следовало хранить. Такая удивительная женщина! Бессребреница… у которой умерли оба старших брата – один от холеры, свирепствовавшей в болотистой местности тем летом, когда там стоял их полк, а второй, который уж совсем было собрался выйти в отставку и жениться, чтобы род д’Обре не пресекся, скончался от гангрены.

Франсуа д’Обре упал с лошади и сильно расшибся, и младшая сестра, полная сострадания, бросила все и в разгар сезона в столице оставила двор и приехала, чтобы ходить за ним, но бедняге становилось все хуже и хуже. Лекарь уверял, что он поправится, но можно ли доверять этим лекарям? Неучи, шарлатаны! Сначала у д’Обре раздулась нога, а потом он посинел и распух весь, и все его нутро горело огнем – видать, когда его скинула зловредная животина, он повредил не только кость, но и отбил себе все внутренности!

На похоронах обе сестры, оставшиеся без мужской линии рода, так страшно рыдали, что совершенно опухли от слез и стали даже похожи: красавица-маркиза и ее ужасная уродливая сестра, которая теперь была самой богатой невестой во всей Франции, – да разве счастье за деньги купишь? Тем более когда тебе без малого пятьдесят! И если на такую страхолюдину даже смолоду никто не польстился, то что уж говорить о старой деве, кому она нужна? А госпоже маркизе, хотя она вся исплакалась, возраст был нипочем: такая же стройная, как и двадцать лет назад, и морщин, считай, совсем нет, и глазки хоть от слез и припухли, а все как васильки!

Мэтр Мандрен держал несчастную под руку и утешал как мог: на все воля Господня! Без его промысла и волос с головы не упадет! Этого госпожа маркиза отрицать не могла, потому что всем было известно, какая она набожная и верующая женщина. Поэтому она только вздохнула, склонила голову и смирилась с неизбежным.

– То есть как это – нигде не смогли найти? Она что, в воздухе растворилась?! Вы у нее дома были? Да, да! Нет, это невозможно! Совершенно невозможно! Я не понимаю… в полицию? Да, и как можно быстрее! Мне это не нравится! Совсем не нравится! – Последние фразы адресовались уже мне. Николай Николаич выглядел сегодня еще хуже, чем вчера, – совсем уставшим и даже больным. По-хорошему, ему следовало бы лежать в постели и вызвать врача, о чем я тут же и сообщил.