Татьяна Бочарова - Спаси меня, пожалуйста!

– Приходи ночью в беседку. Придешь?

«Беседкой» в лагере называли старую заброшенную постройку, когда-то давно служившую столовой. Стены ее были увиты девичьим виноградом, скрывая от постороннего взгляда то, что творится внутри. А там после отбоя уединялись парочки – это были молодые вожатые и ребята из старших отрядов. Столовая стояла на отшибе, близко к ограде, ее не освещал ни один фонарь, предаваться грехам было удобно и безопасно. Олег смотрел на Оксану с вожделением и надеждой. Она колебалась, не зная, что ответить. Ей было одновременно и страшно, и любопытно. Интересно, что скажут девчонки? Сочтут ее крутой? Станут завидовать? Олег красавчик, и лет ему не меньше пятнадцати. Но ведь она еще совсем маленькая для таких дел.

– Я приду. – Оксана решительно тряхнула накрученными кудряшками.

Ее словно сам бес толкал – хотелось доказать всем и прежде всего самой себе, что она уже взрослая, смелая, и никто ей не указ, ни мать, ни отчим в своей дурацкой коляске. Олег довольно заржал и снова обслюнявил ее рот своими мокрыми и горячими губами. До самого отбоя Оксану трясло, точно в лихорадке. Она даже подумала, что схватила простуду с жаром. Девчонки набросились на нее, наперебой сыпля вопросами. Она молчала, загадочно блестя глазами.

– Какая ты, Ксюха, красивая, – завистливо пропела одна из них, Дашка Белова. – Везет тебе. Такого парня окрутила.

Оксана смерила ее презрительным королевским взглядом. Она даже виду не подала, что умирает от страха. При мысли о том, что Олег будет касаться ее жадными, быстрыми руками, залезет под одежду, снимет трусики, к горлу подкатывала давешняя тошнота. Оксана представила себе Вовку, его худенькое, остренькое личико, большие добрые глаза, и ей захотелось прижаться к нему, вдохнуть милый запах молока и ромашек. Но Вовка был далеко, а на нее смотрели пять пар любопытных глаз. И она решила, что все будет окей, нечего так уж бояться.

…Когда все улеглись, Оксана потихоньку выскользнула из палаты. Она была маленькой, худой, как тень, и ловкой, как кошка. Никто из вожатых не заметил, как она вышла из корпуса – дверь еще не успели запереть, только прикрыли на защелку. Трава была влажной от ночной росы. Оксана сразу же озябла в легком сарафанчике, ее ноги в тряпичных мокасинах промокли. Она почти бегом достигла беседки и остановилась, переводя дух. Тут же ее грубо схватили сзади и поволокли куда-то в темноту. Она не сопротивлялась, только стучала зубами от все усиливающегося озноба. Рядом раздавалось пыхтение и короткая матерная брань. Ее швырнули на грязный дощатый пол. Щелкнула зажигалка, на мгновение выхватив из темноты лицо Олега и другое, страшное и смуглое с черными глазами и тонкими, как дождевые червяки, губами. Оксана с ужасом и недоумением узнала Жорика из первого отряда. Его боялись, как огня, все девчонки и даже молоденькие вожатые – он проходу никому не давал, лапал за грудь, лез под платье, говорил отвратительные пошлости, ничего и никого не боялся. Поговаривали, что он племянник начальника лагеря, а потому его мерзкие шалости неизменно сходят ему с рук.

– Зачем он тут? – пролепетала Оксана, пытаясь в темноте разглядеть лицо Олега.

– Молчи, малыш, – возбужденно проговорил тот, – тебе будет вдвойне приятно.

Вдвойне? Она ничего не поняла, но ее охватило предчувствие близкой беды. Оксана попыталась вскочить, но сильные руки прижали ее к полу.

– Ты первый, – велел Олегу Жорик. – Я после тебя.

Снова щелкнула зажигалка, во мгле красными точками замелькали огоньки сигает.

– Пожалуйста, не надо, – прошептала Оксана помертвевшими губами, – пожалуйста.

– Что ты там бормочешь, малыш? – Олег склонился над ней и дернул застежку от сарафанчика. – Расслабься, тебе понравится…

Время словно остановилось. Оксане казалось, что все это происходит не с ней и она видит себя будто со стороны. Потные и похотливые руки шарили по ее телу, вертели его в разные стороны, словно тряпичную куклу. Она чувствовала острый запах пота, несвежего дыхания, слышала сладострастное мычание Олега и ободряющие возгласы Жорика. Потом ее, как кинжалом, пронзила боль. Она вскрикнула, и широкая пятерня Олега поспешно запечатала ей рот. Он давил на нее всей тяжестью своего тела, какая-то острая щепка впивалась Оксане в спину, но она уже не чувствовала ничего, погрузившись в предобморочное состояние.

Затем пришел черед Жорика. Он стиснул Оксану в объятиях, руки у него в отличие от Олега, были холодными, как лед, и липкими. Бормоча что-то неразборчивое, он долго терзал ее, вгрызался в губы неистовыми поцелуями, судорожно вздыхал. Наконец он в изнеможении откинулся на спину рядом с Оксаной.