Илья Рясной: Мокруха

— В каждом человеке живет зверь. Это все знают. У некоторых он сидит где-то глубоко, у других — не очень, готовый в любой момент вырваться на волю. В каждом есть свое зло, — продолжил Рудаков. — Вы не задумывались, почему во время социальных катаклизмов обезумевшие толпы жгут книги, уничтожают произведения культуры?

— Не задумывались, Спиноза ты наш, — хмыкнул Норгулин

— Книги, произведения культуры требуют от человека работы души. Большинству же людей это претит, у них в глубинах подсознания нарастает протест, который вырывается наружу таким вот образом. Так и добро. Оно тоже требует душевной работы. Зло — нет. Отдаться злу просто. Это освобождение от условностей, обязанностей, это возвеличивание собственного Я и презрение других Я. Чтобы этого не происходило, на протяжении тысячелетий в обществе вырабатывались формы контроля.

— А у самого человека, внутри, не должно быть такого контроля? — спросила Светлана.

— Должен быть. И есть. На то он и человек.

— Нужно сеять разумное, доброе, вечное, — улыбнулась Светлана. — Решать социальные проблемы. Нужно, чтобы люди жили достойно. Насилие на насилие — мы так ничего не изменим.

— В наш лагерь затесались гуманисты, — возмутился Норгулин. — Светлана решила вступить в Комиссию по правам человека и давать интервью о применяемых в милиции негуманных методах.

— Да никуда я не решила вступать. Я такая же, как вы. Просто натура более тонкая и трепетная.

— Доброе, разумное, вечное в человеке. Разрешение социальных проблем. Борьба с голодом и болезнями. Хорошо сказано… — Рудаков тоже потянулся к чайнику. — В одном европейском городе полиция на два дня объявила забастовку. Горожане разнесли все, что могли, разграбили магазины, перебили витрины. На два дня отпущен контроль. И маленькое зло в душе маленького человека, помноженное на десятки тысяч индивидуумов, приобретает характер взрывной волны. В каждом обществе есть определенный процент людей, зверь в которых при малейшем ослаблении готов вырваться наружу.

— И какой процент?

— Не знаю. Достаточный, чтобы взорвать общество. Любое общество стабильно, пока в нем действует эффективная система контроля. Главное же средство его — страх переступить черту. Страх наказания. Страх за жизнь. За свой налаженный уклад. Смотрите, на Западе многие думающие люди поражаются: последние тридцать лет идет дикий всплеск преступности и насилия во всех без исключения западных странах. И на протяжении этих же лет идет гуманизация — наказаний, тюрем. Система контроля на глазах изничтожается. — Рудаков встал, прошелся по комнате со стаканом в руке.

— Точно глаголишь, Рома, — кивнул Норгулин. — Я вон в прошлом году был по обмену опытом в Штатах. Иду по улице в Нью-Йорке. Полдевятого — все куда-то мчатся. Ну, думаю, может, Кинг-Конг объявился? А что оказалось? После девяти у них по городу никто не ходит. Город полностью отдается во власть бандюг. А есть районы, куда вообще нормальному человеку не ступить. Проехался там на патрульной машине. Братцы, я вам скажу, мы до таких рож еще не дожили. Жуть жуткая. Людям нормальным это все осточертело, но у них тоже полно «плакальщиков» о правах человека. Судебная система абсурдна. Мне рассказывали — вор ночью через крышу пытается проникнуть в магазин, стеклянная крыша проваливается, он ломает себе все кости. Подает на хозяина магазина в суд — мол, тот должен был принять меры по укреплению крыши. И выигрывает у бедолаги-хозяина несколько сот тысяч долларов!.. В тюрьмах жизнь лучше, чем в наших гостиницах и санаториях. Никто ничего не боится.

— У нас сейчас похлеще, — сказала Света. — Все для преступника, все ради блага преступника.

— В принципе да. Наши нувориши за такие махинации, которые они здесь проворачивают, получили бы там несколько пожизненных. И с убийцами там особо не церемонятся. Совершил убийство в возрасте, когда тебя тоже нельзя казнить, — сиди несколько лет, жди, пока не дорастешь до электрического стула. И все равно — все помешаны на правах человека, судебная система постоянно дает сбои, бандюги делают что хотят. Наркомафия миллиарды долларов гребет. И никого ничто не волнует. Попался, дал миллион залога — и до свиданья, ищите ветра в чистом поле.

— А вы не задумывались, — спросил Рудаков, — почему во всем мире китайская мафия всех запугала, у нас вон и то косоглазые начинают разборки наводить, а в самом Китае ничего похожего нет? Да потому, что там живет страх заступить за черту. Недавно накрыли там преступную группу, похищавшую машины, несколько десятков тачек увели. У нас цифра обычная для средней бригады, специализирующейся на этом. Там же — дело века. Половину преступников расстреляли, остальным огромные сроки. И тишина — никто больше машин не ворует. У нас бы дали угонщикам по году условно, решив, что имеет место не кража, а угон, и они бы продолжали спокойно воровать дальше. Поэтому у нас и машин крадут под сотню тысяч в год… Панда — исчезающий медведь. За браконьерство — смертная казнь. И правильно — китайцев миллиард, а панд несколько тысяч осталось. Кто ценнее?.. Жестоко, негуманно? Да?