Юлий Лурье - Встречное движение [Психологический детектив]

— Дмитрий Борисович, — слабо, со страхом подумала Верочка и подняла пальцы к глазам, собираясь отыскать мужа, но в протянутой руке, холодя ее, уже запотевал овалами бокал шампанского…

Почему-то она не посмела сказать, что ей нельзя пить холодное, непременно оставляющее налеты в горле. Они звонко чокнулись.

Сарычев, вернувшись на прежнее, единственное для него предназначенное место, даже обрадовался, не обнаружив там Верочки, поскольку это избавляло его от объяснения той жалкой роли, в которой он неожиданно для себя оказался. Однако, отыскивая Верочку среди танцующих, он сначала был поражен и лишь потом раздосадован, увидев КРАСАВИЦУ (по канонам тех лет — «Машеньку») и узнав в ней свою жену.

Меж тем летчик, первым чувствуя излет вечера, назначил Верочке свидание в Тушино, обещая покатать на истребителе.

— У вас когда-нибудь перехватывало дыхание — и только небо, а земля уносится прочь, и нет сил как хорошо? — спросил он без пауз, на одном вдохе.

Верочка отрицательно покачала головой.

— Вы не любили?! — закричал он.

Он закричал, однако Верочка не смутилась.

И почему-то отрицательно покачала головой, хотя всю жизнь, как ей казалось, любила Сарычева.

Вечер и танцы продолжались, когда внезапно летчик ушел от нее. Почему?

Вернее, для чего?

Чтобы Верочка искала его, чтобы научилась узнавать среди прочих военных, чтобы ревновала, хотя и без повода… Он ни с кем не танцевал, сидел Печориным, пил с Маршалом, небрежно разговаривал со значительным штатским и, покидая зал, истребительным взглядом сошелся с Верочкиным во фронт и, погасив ее глаза, исчез с бала…

Ах, как хотелось Золушке побежать вслед за Принцем…

— Сегодня ты очень прилично выглядишь! — сказал Сарычев, возвращая ее на цепь…

Она была обречена и чувствовала это каждой своей клеточкой и все же сопротивлялась, попросила Сарычева принести мороженое, что казалось ей ловким обманом: уже схватив ангину, она теперь принимала ее вроде бы из рук Сарычева…

О, как лжива и очаровательна была она, как плела на ходу, освобождая дни и вечера, поливая цветы на окнах, смущаясь до слез каждой тучкой…

Бедный «Сокол»! Он боролся с женщиной, как с врагом, и проигрывал лишь потому, что не мог предположить в ней друга: она была благодарна ему, готова на все, лишь бы он ее взял, лучше насильно, главное — быстрее…

Он же, профессионал, свой визит затянул.

…Как ни странно, обошлось без ангины, и лишенная обычной для хвори суеты, Верочка, изнывая от ожидания, постепенно убедила себя в том, что бал — игра воображения и только…

В конце января под окнами остановилась зеленая «Победа»; я отпрянул от окна; еще оставалась надежда, что «Сокол» не к нам, но раздался звонок в дверь, и я бросился в ближайшую комнату — спальню, открыл шкаф, спрятался.

Халатики, платья, ночные сорочки касались меня со всех сторон, они не просто обступали — задевали, раздражали, и мне хотелось схватить себя и укусить до боли, до крови, будто я — нечто чуждое мне…

Бормоча одно только слово: — Господи, Господи, Господи, — Верочка схватила заранее приготовленную сумку с обувью в починку, чтобы скрыть от Сарычева полет в небо, бросилась к выходу, спохватилась, что неодета, бесстыдно улыбнулась летчику, распахнула шкаф, наткнулась рукой на меня, расплакалась, отказалась ехать, однако меня не выдала…

«Сокол», ощутивший живое тепло во всех распадающихся частях: халате, комнатных туфлях с болтающимися помпонами, руках, волосах, — настаивал, озирался, тянул на оперативный простор, а ведь, казалось бы, мог воспользоваться ее мнимым одиночеством…

Верочка и знать не знала, что, оберегая, губит ее территория Сарычева.

«Сокол» не отставал, он детально объяснял ей, как они будут кружить, как совершат посадку на Воробьевых горах… у санатория в Подлипках… на пляже в Серебряном Бору…

И тут она испугалась.

— Нет, — это было уже упрямое «нет», — я не хочу ТУДА!

Но почему не хотела именно туда? Ужели, сама не ведая, ощутила ужас, охвативший меня и направленный к ней, Верочке?..

Через несколько дней по Москве прошел слух, что знаменитый пилот последовательно совершил рискованные посадки на Воробьевых горах, в Подлипках и на пляже в Серебряном Бору…

Тогда в это верили больше, чем в технические возможности самолета…

Так или иначе, Вербочка снова расцвела, ей достаточно было слышать и о подвигах пилота, в том числе любовных. Казалось, она уже летала с ним, и всякий раз, видя Дмитрия Борисовича, что случалось редко, хотя проект был завершен и отмечен высшей премией, она краснела и начинала лепетать детским голоском, чем приводила Сарычева в ярость… Ей бы еще по-щенячьи перевернуться на спину, суча лапами… Верочка видела, что доводит Дмитрия Борисовича до белого каления, однако, потеряв малейшее чувство вины, продолжала сюсюкать и шепелявить, мгновенно преображаясь при виде своего возлюбленного. Ей очень шла роль прекрасной Дамы, ему — Рыцаря…