Юлий Лурье - Встречное движение [Психологический детектив]

— Это ваш папа? — осторожно спросил я, предъявляя снимок Светлану.

— Да нет же! — рассердился он. — Говорят вам, фотография моего отца — та, которую он снимал… Сам-то он, естественно, тут остался, — он хлопнул по паспарту.

Я повертел в руках фотографию — не было сомнений, что это образчик поточного производства какого-то провинциального халтурщика.

— Послушайте, — сказал я, — подарите этот снимок мне — ведь если теперь я буду вами, то это, соответственно, будет фотографией моего отца…

— Черт, — сказал он, — а мне что тогда останется? Ну да ладно, так и быть, только вот надпишу вам…

— Вы — мне? — переспросил я. — Зачем?

— А затем, что мысль пришла! — объявил он и, перевернув снимок, что-то написал, стараясь держать его так, чтобы я не смог прочитать.

— Чего сидите? — еще не дописав, спросил он. — Гвоздь давайте!

Я принес гвоздь.

— А молоток? Или вы думаете, что я жопой гвозди заколачиваю?

Я принес молоток. Он встал на МОЮ постель и прибил фотографию над МОЕЙ кроватью.

После чего мы с ним выпили, впервые за все встречи хорошо поели; я сам готовил, и Светлан одобрительно отозвался о моих кулинарных способностях.

— Вот где ваш талант настоящий! — говорил он. — А шить умеете? А стирать?

Я признался, что всему научился за годы, проведенные с Сарычевым после смерти Верочки.

— Так, может, вы женщина? Небось и в постели хороши… угодливы?

Я не ответил, меня коробили постоянные обращения его к этой теме. Сам-то он имел ли женщин? Или мужчин?

— Ну, готовьтесь, — сказал он, — да что же вы так дрожите, братец вы мой, я ведь и передумать могу, — и, не дождавшись ответа, он отправился принимать ванну.

Я еще не знал тогда, что он будет принимать ванну по три раза в день, словно желая восполнить годы мытарств и лишений.

Я остался один. В ванной лилась вода. Я постелил ему постель — свежее, отличное белье, и сел в ожидании. Прямо на меня смотрел с фотографии несколько заторможенный мальчик, не слишком-то похожий на нынешнего Светлана.

А может, это не он, чужая фотография какого-то другого мальчика, уже отправленного им в иную жизнь?! Может быть, он присваивает все без разбору — чужих отцов, чужое детство, чужие стихи и романы?

Встав на кровать, я осторожно снял фотографию со стены: «Будущему мальчику от бывшего» — гласила надпись, нацарапанная печатными буквами… Подозрения с еще большей силой овладели мной, но я вернул снимок на прежнее место, погасил свет, оставив только бра, и лег, отвернувшись к стене… Меня клонило в сон…

…Мы прожили в квартире Сарычева всего неделю. Вечером в «Известиях», которые аккуратно извлекались мною из почтового ящика, я увидел некролог — весьма скромное сообщение о смерти после тяжелой продолжительной болезни И ваши.

Я сказал о случившемся Светлану. Он, естественно, отнесся к этому с цинизмом, хотя последнее время, живя в прекрасной квартире, слегка подобрел и даже изредка мурлыкал себе что-то под нос.

Но его это сообщение тоже впрямую затрагивало: я был уверен, что Сарычев завтра утром прочтет «Известия» (привычка старого человека даже на отдыхе бегать к киоску за «своей» газетой) и тут же отправится из Алупки в Симферополь, чтобы успеть на похороны. Значит нам следовало покинуть квартиру, навевавшую благодушие, и совершить то, что задумали.

— Да хоть сейчас, — ответил мне Светлан, не скрывая раздражения, — если, конечно, не передумали…

— Сейчас так сейчас!

И тут выяснилось, что Светлан вовсе не собирается посвящать меня в детали плана, призывая довериться его опыту.

— Я доверяю, — подтвердил я, — и даже не собираюсь вмешиваться, но, согласитесь, я имею право знать…

— А я и не думаю ничего от вас скрывать, — с амбицией заметил он, — мне-то зачем скрывать?!

Я промолчал, не желая продолжать пререкания, и, не перебивая, выслушал диспозицию Светлана: главным препятствием для реализации нашего намерения он считал тот непреложный факт, что тело самоубийцы остается на месте самоубийства. Обойти это можно, только избрав способом самоубийства — утопление. Течение реки неминуемо уносит труп и постепенно обезличивает его до неузнаваемости…

Первоначально, по его словам, от отдавал предпочтение утоплению в Яузе, поскольку река, протекающая в малолюдной части города, словно сама располагала к такого рода делам, однако, желая исключить любую случайность, в конечном счете избрал Москву-реку в пределах Серебряного Бора: там есть, где переждать, есть возможность незамеченным выйти в середине ночи к реке и ночью же вернуться; кроме того, Яуза не замерзала, а у проруби на середине Москвы-реки можно было оставить следы, одежду, обувь, а также записку с объяснением мотивов самоубийства и разборчивой подписью…