Юлий Лурье - Встречное движение [Психологический детектив]

Я покорно согласился слушаться Светлана во всем, поскольку он утверждал, что дело это непростое и требующее хорошего знания психологии следователей. Довольный собой, обретший уверенность, он намекал, что не только придется доказывать факт самоубийства, но и сделать все возможное, чтобы этот факт был зафиксирован…

Однако стоило часовой стрелке на моей «Сейке» доползти до шести, как Светлан рванул к дверям, потребовав дать ему кофе с собой и пообещав вернуться, как только обсосет и обмозгует каждую деталь предстоящего… Пребывал он в какой-то эйфории, которую я мог объяснить лишь предвкушением жизни с чужим чистым паспортом…

Меж тем истинные мои намерения и планы всецело зависели от того, насколько оправдались бы те подозрения, которые невольно являлись — не могли не явиться — в мою голову… Вот почему уже на следующее утро после нашего с ним сговора я подал заявление об увольнении по собственному желанию и отправился на улицу Чкалова, рассчитывая взять в ящике комода столько денег, сколько там будет.

Битый час простоял я на противоположной стороне, глядя на окна нашей квартиры. Должно быть, страх столкнуться с Сарычевым лицом к лицу был столь велик, что я никак не решался перейти дорогу… Наконец, вроде бы убедившись, стал звонить из телефона-автомата. Никто трубку не брал.

— Как вор, — подумал я, перебегая дорогу и входя в подъезд.

Поднявшись на третий этаж, я позвонил в квартиру и, быстро взбежав на лестничную клетку следующего этажа, затаился. Никто не открыл. Успокоенный, я спустился к дверям, всунул ключ, и… тут она распахнулась: за порогом стоял Сарычев; я едва узнал его — в коротких пижамных штанах, всклокоченный старик, то ли спал, то ли пребывал в прострации…

Он посторонился, пропуская меня… Я вынужден был зайти, но остановился в коридоре: не мог же я признаться, что намеревался взять из ящика деньги…

— Если они все еще там? — подумал я, исподлобья глядя на Сарычева.

— Что ты сказал? — переспросил он.

— Ничего, — испуганно ответил я.

— Ну, заходи…

Я мялся, придумывая предлог, шарил глазами по вешалке, заглянул наверх…

— Забыл чего? — равнодушно спросил Сарычев, и это почему-то задело меня.

— Да нет, — я покачал головой, — дело такое — одним словом не объяснишь…

— Так я не спешу, — отозвался он и первым прошел не в кабинет, в детскую…

— Садись, — он сел на стул, мне же указал на кровать. МОЮ кровать.

— Я хочу сказать правду и услышать в ответ тоже правду, — начал я, — для того и пришел…

— Хорошо, что пришел, — словно не расслышав, кивнул Сарычев.

— Дело в том, что жизнь моя не удалась… — я развел руками, — в том смысле, что это я… я не удался… Можно искать виновных, можно винить себя… Но я немало думал о другом: кто же я на самом деле и где оборвалась нить…

— Что?! — громко переспросил Сарычев. — Какая еще нить? На миг мне показалось, что он притворяется глухим.

— Да та самая, которая отделила Игоря Алексеевича Левина от его родителей, дедов и прадедов, от его предков, от их страданий, приобщив, вернее, присоединив…

— Выходит, ты пришел предъявить мне счет?! — резко перебил меня Сарычев. — Счет за то, что я тебя взял?!

— Нет, — сказал я, — нет! Счет я предъявляю только себе… Да и то…

— То есть ты хочешь сказать, что… собственно, что конкретно ты хочешь сказать?! — к Сарычеву возвращался прежний его тон.

— Я пришел, чтобы спросить: если бы я попытался все вернуть вспять… снова оказаться Игорем Левиным, поселиться в коммуналке с одиноким стариком, начать раздавать неоплаченные долги, считал ли бы Дмитрий Борисович Сарычев, великодушный и прямой, но, увы, уже тоже больной и немолодой человек, считал ли бы он… — я остановился, посмотрел в глаза Сарычеву и понял, что угадал и с разговором, и с тоном, и даже с этим, в третьем лице, обращением.

— Ты — волен, — сказал он и добавил: — хотя лучше бы не тревожил старика… Впрочем, вам видней… да, вам видней… если вы оба согласны…

— Он ничего не знает об этом… — поспешно начал я, — здесь — мой дом, здесь — моя семья… Там, если абсолютно честно, мой крест…

— Да, — Сарычев тяжело поднялся, — дом-то дом, а живешь где?

— Где придется, — признался я, — порой нигде…

— Ну, ладно, — Сарычев махнул рукой, — поговорили и договорили… Что еще у тебя?

Я растерялся: не мог же я после всего сказанного попросить у него денег. Много денег. Все, что есть.

— Ничего… я пошел…

— Погоди… — мы уже стояли с ним в коридоре, он словно бы что-то вспоминал, — ах, да, вот еще что: слушай, тут такое дело — туберкулез почки. Отправляют меня в Алупку… Помнишь, я там отдыхал? Ну опять! А газеты брать некому… и вообще, если это не меняет твоих планов, может, поживешь здесь… месяц-другой… Как ты на этот счет?