Мэри Кларк - Кто-то выслеживает. Не плачь, моя красавица

— Вы все нашли.

— Рон, я защищал тебя, но ты же не убивал Нину Питерсон, и тебя признали виновным! Если мы сумеем найти хоть какую-то зацепку, представить губернатору хоть какую-то причину, чтобы она получила возможность дать тебе отсрочку. У нас в распоряжении сорок два часа… всего сорок два часа.

— Вы же только что сказали, что она не смягчит приговор.

Боб Кернер нагнулся и выключил кассетник.

— Рон, возможно, мне не следует говорить тебе этого. Бог свидетель, шансы невелики. Но послушай меня. Когда тебя признали виновным в убийстве Нины Питерсон, многие люди решили, что те два нераскрытых убийства тоже твоих рук дело. Тебе это известно.

— Вопросов мне о них задавали достаточно…

— Ты учился в школе с девочкой Карфолли… Ты разгребал снег для миссис Вейсс… Так что основания для вопросов были. Это нормальная процедура. Ну и после твоего ареста убийств больше не было… до настоящего времени. Вон в прошлом месяце в графстве Фейрфилд убили еще двух молодых женщин. Если бы нам удалось сослаться на что-то, заронить сомнение… найти что-то, что связало бы смерть Нины Питерсон с этими двумя. — Он обнял юношу за плечи. — Рон, я знаю, как все это для тебя мучительно. И могу лишь догадываться, что ты переживаешь. Но ты говорил мне, как часто ты вспоминаешь этот день. Может быть, есть что-то… что-то словно бы неважное… какая-нибудь мелочь. Если бы ты заговорил!

Рон высвободился, подошел к кровати и сел. Нажал кнопку «запись» на кассетнике и повернул голову так, чтобы его голос записывался четко. Сосредоточенно нахмурясь, запинаясь он начал говорить:

— В тот день после школы я работал в магазине Тимберли. Миссис Питерсон что-то там покупала. Мистер Тимберли как раз сказал мне, что уволит меня из-за того, что у меня много времени уходит на баскетбольные тренировки. Она его слышала. И когда я помогал ей донести покупки до машины, она сказала…

Поезд подошел к платформе Карли в девять часов. К этому времени отчаянный испуг Стива перешел в глубокую грызущую тревогу. Надо было позвонить доктору. Если Нийлу стало плохо, Шэрон могла повезти его сделать укол. Возможно, поэтому телефон и не отвечал.

Шэрон приехала. Он не сомневался. Просто она обязательно позвонила бы ему, если бы передумала.

Может, все-таки забарахлила телефонная связь. А если бы он не сел на этот поезд, только Богу известно, когда пришел бы следующий. Проводник сказал что-то об обледенении…

Что-то случилось. Он чувствовал это. Знал.

Но не исключено, что он нервничает, поддается темным предчувствиям из-за приближения дня казни. Черт, вечерняя газета опять подняла всю муть… Фотография Нины на первой странице. Шапка: «Юноша умрет за зверское убийство молодой коннектикутской матери».

Рядом — фотография Томпсона. Симпатичное лицо. Трудно поверить, что он оказался способен на хладнокровное убийство.

Фотография Нины. Вновь и вновь во время долгого пути Стив ловил себя на том, что глядит на нее. Репортеры в дни после убийства требовали фотографий, но он клял себя за то, что позволил им переснять эту. Прежде его любимый снимок, который он сделал, когда ветер разметал темные кудри, а маленький прямой нос наморщился как всегда, если она смеялась. И шарф, свободно повязанный на ее шее. Только потом он осознал, что Томпсон задушил ее этим шарфом.

О Господи!

Стив первым выскочил из вагона, когда поезд наконец остановился у платформы Карли, опоздав на сорок минут. Стремглав сбежав по скользким ступенькам, он бросился на стоянку и попытался счистить снег с ветрового стекла своей машины. Но обледенелая корочка не поддавалась. Вне себя от нетерпения он достал из багажника размораживатель и скребок.

В последний раз он видел Нину живой, когда она отвезла его на станцию. Он заметил, что правое переднее колесо — лысая запаска. Тогда она призналась, что накануне вечером проколола шину и ездит без запаски.

Он разозлился и накричал на нее: «Как можно ездить на этой паршивой покрышке! Черт побери, детка, твое легкомыслие тебя убьет!»

Тебя убьет!

Она обещала тут же заехать за хорошей шиной. На станции он открыл дверцу, чтобы вылезти и не поцеловал ее. Но она перегнулась над баранкой, чмокнула его в щеку и сказала с этим ее смешком в голосе: «Желаю счастливого дня, Ворчун!»

А он ей не ответил, не посмотрел на нее, а просто побежал на платформу. В редакции он взвешивал, не позвонить ли ей, но сказал себе, что на этот раз лучше, чтобы она поверила, будто он действительно сердит на нее. Он тревожился за нее. Она бывала небрежна в вещах, которые не допускали небрежности. Совсем недавно, когда он работал допоздна, она и Нийл уже спали, когда он вернулся домой, а дверь была не заперта.