Елена Басманова - Бомбейские чудовища

— Вот это-то и подозрительно! — внушал ему тем временем старый сыщик. — Такие преступления просто так, от души не совершают. Такое преступление можно только придумать!

Тем временем метрдотель со своего поста заметил, что гости котлетки уже выкушали, и по его знаку к столику подскочил бесшумный официант — убрать ставшие ненужными тарелки, за ним другой с подносом. Проворно составив с подноса серебряные кофейник, сахарницу, фарфоровые чашечки, этот второй деликатно положил на край стола счет. Наконец мельтешение прекратилась, и Павел Миронович смог задать выстраданный в тяжелых размышлениях вопрос:

— А при чем тогда несчастный покойник — мещанин Трусов?

Виртуоз дознания задумался ненадолго.

— Есть две версии. Или он — случайная жертва. Или — с ними в сговоре.

— Как это в сговоре?

— Не знал, что такие забавы до смерти доводят. Хотел заработать.

— Ваши соображения чрезвычайно интересны. Версия любопытная. Но слишком сложная, — охладил пыл сотрудника Павел Миронович.

— Мою версию подкрепляет один занятный фактик, — интригующе добавил Лапочкин. — Нашелся в гостинице человечек знакомый, шепнул: возле места преступления с утра прошел некто в клетчатом с фотографической треногой. Не подослан ли госпожой Май?

— Я этого не знал, — Тернов откинулся на спинку стула и в открытую вперил суровый взор в журналиста и его подругу, — это дело меняет. Недаром я боялся газетчиков.

— Эту версию можно проверить, — воодушевился напарник.

— Что ж, уже горячее. Вызовем госпожу Май вместе с ее фотографом. Предъявим фотографа свидетелям из гостиницы. Если опознают, спросим: откуда знал о преступлении?

— Павел Мироныч, Павел Мироныч! Смотрите, как все хорошо сходится! Тогда ясно и помрачение рассудка Сыромясова. Потеряешь здесь рассудок… Когда станешь убийцей поневоле…

Тернов вздохнул, но не столько от тяжелых раздумий, сколько оттого, что заметил с внезапной грустью: предмет их наблюдения Гаврила Мурин вместе со своей спутницей покидают ресторанный зал.

— А Мурин, значит, все-таки за нами следил, — с горечью констатировал следователь, — уже уходит. Сейчас прямо к госпоже Май направится, доложит: замысел инсценировки раскрыт, видно, Сыромясов во всем признался, потому что вместо дознания в следственной камере господин Тернов с помощником прохлаждаются в ресторане. И что же сделает госпожа Май?

— Госпожа Май приедет выручать своего сотрудника, которого она якобы уволила. Голову даю на отсечение, что это не так.

— Боже мой, Боже мой, — Павел Миронович сцепил пальцы, — такая ослепительная, умная, передовая женщина, и такую шайку сколотила. На все готова, лишь бы подписка на журнал взлетела до заоблачных высот! — Тернов решительно встал.

Оставив деньги с чаевыми на столе, сыщики покинули ресторанный зал. В Окружной суд они ехали в полном молчании, не замечая ни холода, ни начинающейся метели, каждый самостоятельно прикидывал возможные повороты в ходе допроса.

Молча поднялись они на второй этаж, молча прошли по просторному коридору мимо служителей Фемиды в форменных мундирах, мимо свидетелей, маявшихся на скамьях у камер или нервно расхаживающих у дверей в ожидании вызова.

Перед дверью с табличкой «Судебный следователь участка № 3 Казанской части» пока никого не было. В следственной камере сыщики сняли шинели и заняли привычные места: Павел Миронович за массивным, несколько обшарпанным столом, а Лапочкин в отдалении, за столом поменьше, стоявшем перпендикулярно к начальственному.

Боясь потерять боевой настрой, следователь тотчас вызвал дежурного и требовательно заявил:

— Доставьте арестованного Сыромясова.

Пока дежурный ходил за арестованным, Лапочкин вынул новенькую синюю папку и принялся выводить каллиграфическим почерком: «Дело № 234. Нарушение общественной морали, повлекшее за собой смерть». Тернов в ожидании задержанного барабанил пальцами по столешнице.

Ни капли лоска не осталось в фигуре обозревателя мод «Флирта» Дона Мигеля Элегантеса, проходящего по документам как Михаил Иванович Сыромясов, когда он появился в следственной камере. Ватного пальто на нем уже не было, зато поверх исподнего были надеты потертый пиджак и широченные мятые брюки, подобранные из запаса, предназначенного для маскировки агентов. Тернову даже показалось, что Сыромясов стал еще тучнее, чем прежде, — брюхо его колыхалось совершенно неприлично, одутловатое лицо топорщилось седоватой щетиной, кожа на щеках обвисла, губы дрожали.