Елена Басманова - Тайные пороки

Переводчик покраснел и, бросая косые взгляды на коллег, облизнул пересохшие от волнения губы.

— Можете же работать, когда захотите. И не черкаете в последний момент что-то несусветное, — похвалила сотрудника госпожа Май. — Я, конечно, понимаю, все зависит от оригинала, переводчик — раб автора… Но разве это не сладкое рабство?

— Сладкое, сладкое, если автор стоит с кнутом за спиной переводчика, — раздался голос от дверей, и Данила пропустил в сотрудницкую улыбающегося господина Либида.

— Дорогой Эдмунд! — поднялась навстречу вошедшему Ольга. — Ты, как всегда, вовремя! Проходи, садись рядом со мной. Мы как раз завершаем обсуждение номера. Ты был в банке?

— Да, дражайшая Ольга Леонардовна. — Господин Либид, пожимая ладонь поднявшемуся со стула Треклесову, обвел взором присутствующих, приветливо помахал рукой распрямившему плечи Самсону. — Там дела наши идут превосходно.

— Я тебя правильно поняла — материал в номер не ставим?

— Нет необходимости, — заявил, усаживаясь, помощник присяжного поверенного, — а в подробностях поведаю тебе позже.

— Жаль, — госпожа Май притворно вздохнула, на ее лице была написана откровенная радость, — он бы так хорошо сочетался с переводом господина Платонова! Впрочем, эту потерю заменит статья Самсона… Хотя не совсем то, но, может, оно и к лучшему…

Ее размышления вслух прервал голос Лиркина:

— А про меня вы забыли? Списали со счетов? Подвергаете публичному унижению? Как вы можете верстать номер, если понятия не имеете о содержании моей программной статьи? С чем вы соотносите всю эту дурацкую писанину? Где у вас точки отсчета? Где нравственные ориентиры?

— Перестаньте блажить, Лиркин, — капризно опустил уголки чувственного рта господин Либид, — мы готовы вас выслушать. Но я должен закурить. Олюшка, ты не возражаешь?

— Кури, да и я, пожалуй, закурю, — вздохнула госпожа Май.

Во всех концах сотрудницкой началось движение и говор, и вскоре все сотрудники, исключая Самсона, Асю и Лиркина, пускали в воздух клубы дыма, особенно ароматными были сигары господина Либида.

— Так я начинаю? — спросил Лиркин и встал.

— Начинайте, голубчик, начинайте, — барственным жестом одобрил намерение музыкального обозревателя господин Либид. — Какая там у вас была темочка?

— «Музыкальный аспект трагедии падшего мужчины», — возвестил Лиркин, глядя на издательницу. Та отвернулась от него и смотрела в окно, затягиваясь пахитоской. — Такая тема не всякому по плечу. Но поскольку госпожа Май сказала, что материал для статей мы можем накопать в самих себе, поскольку все мы падшие, то я этим и занялся. Причем у меня все классифицировано. По типам. Ну сначала несколько слов о Бахе, Бетховене и Гуно.

— Ах, Ольга Леонардовна, о Гуно упоминает в своем эссе и архимандрит Августин — я запомнила, когда его анализ «Фауста» печатала, он критиковал убеждения Гуно, — робко вклинилась Ася, виновато глядя на Лиркина.

— Одним Гуном больше, одним Гуном меньше, — ухмыльнулся господин Либид, — таковы мои убеждения…

— А мои — другие, — выкрикнул Фалалей. — Я, как убежденный холостяк, готов познакомиться с неопрятной, малокультурной и сварливой женщиной для укрепления своих убеждений… Ха-ха-ха…

Однако журналисты уже устали и потешаться.

— Я вас не перебивал, господа, — Лиркин заносчиво вздернул рыжую бороду, — выслушайте и меня. Вам полезно. Итак, после введения с классическими примерами, я описываю современные образы. По внешним проявлениям они разнятся, но сущность их одна — она выведена в заключении… Вот самый гнусный тип падшего мужчины — в музыкальном аспекте: это человек, которому невозможно вручить клавиры известного композитора, вдобавок, вместе с Пуришкевичем и его боевиками он грезит о нибелунгах. К этому типу вплотную примыкает другой: столь низко павший в своей деградации, что избивает до полусмерти народного исполнителя, зарабатывающего себе кусок хлеба с помощью шарманки. Третий тип в музыкальном отношении стоит первых двух: он рвет газеты с портретами выдающихся скрипачей и протыкает их гвоздем в ватерклозете, что следует дальше, сам читатель догадается. Менее известна другая разновидность падших мужчин, — свирепый взгляд обозревателя скользнул по Мурину, — они воспевают предателей своего народа из числа поклонников Чайковского. Есть еще и такие, что готовы учиться пению не у известных вокалисток, а у безголосых проституток из Дамаска! И, наконец, самые злостные — те, кто принижает музыкальное значение свирели.