Елена Басманова - Тайные пороки

Она выпила водку и обняла Аграфену.

— Сколько раз я ему говорила, бедненькому, — запричитала Авдотья, — давайте, постираю бельишко за самую малую плату. Но нет, гордый был человек.

— Да, любил независимость, — подхватил Немытаев, — все о народном просвещении пекся. Латынь свою обожал пуще чего другого. Все говаривал, мол, народец наш можно потихоньку к мировой культуре приучать. Вывеску мою видели? Его помысел: на двух языках написать. Слева — по-русски. Справа — по латыни.

— А я всегда думала, что справа по-французски, — призналась Аграфена.

— Да какой же толк от этого? — возразил бледный молодой человек, сидящий рядом с понурым солидным господином в пенсне и пышными усами ближе к главе стола. — Ни русского не выучишь, ни латыни.

— А вот и нет! Мысль Ардалиона Ардалионовича дальше летела — в светлое будущее, — Немытаев утер набежавшую слезу, — он и в меню предлагал писать все слова как двойные: я даже кое-что выучил. Знаю, как по латыни селедка будет, иначе мокрель. И еще несколько слов — щавель, иначе шпенат.

— Латынь хороша, никто не спорит, — упорствовал молодой человек, — но ведь вы и русского-то не знаете. Что в вашем меню написано? Столько ошибок! В том числе и эта мокрель со шпенатом!

— Не надо, Борис, — его пожилой сосед примиряющее тронул критикана за рукав, — русский язык очень сложный, русскому народу его не осилить.

— Слышал я уже это, — не унимался бледный Борис, — если несколько букв из русского алфавита выбросить, то он не хуже латыни будет.

— Это главное, — солидный господин пригладил зачесанные назад волосы, — все реформы должны быть направлены на то, чтобы Россия вписалась в мировое сообщество. И как можно быстрее.

— А куда так торопиться?

— Вот вы у народа спросите. Чего он хочет? В чем его заветная мечта? — продолжил вполголоса старший. — Усложнить алфавит или его упростить? Жалко ли будет русскому человеку упраздненную букву?

Самсон внимательно прислушивался к беседе. Впрочем, он был единственным, кто увлекся затронутой проблематикой, потому что все прочие галдели, давно уже проявляя интерес только к своим собственным словам.

— Господа! — закричал он через стол. — Всякое упразднение — это потеря! Это разрушение! Буквы надо сохранять, как зеницу ока. Буквы лежат в фундаменте! Вы меня понимаете?

Он с трудом сохранял некоторую ясность сознания, но язык ему уже совершенно не повиновался. С удивлением он ощутил на своих плечах чьи-то руки. Обернулся — на его плечи опирался худой господин, глаза которого были красными, нос блестел.

— Прошу тишины! — возопил он, не отпуская Самсона.

— Тихо! — раздался с другого конца комнаты голос Иустина Немытаева. — Слово просит наш дорогой господин Заморин, домовладелец. Говорите, Виктор Иваныч!

— Много об Ардалионе хорошего говорили, но главного еще не сказано. Однажды в Пасху Ардалион со мной как с братом говорил, — Заморин всхлипнул, достал носовой платок, высморкался, вытер глаза. — Недюжинного ума был человек… Поделился со мной сокровенным. Он ведь Библию на латынь перевел… Титан!

— Зачем же он время на перевод тратил? — выкрикнул молодой человек. — До него сто раз переводили!

— Борис, — одернул его старший, — о мертвом или хорошо или ничего!

— Так вот, уважаемые дамы и господа, — продолжил домовладелец, — Библия здесь ни при чем. А вот как вы посмотрите на такой титанический труд? Пушкин наш бесценный, «Евгений Онегин» — тоже на латыни теперь существует. Жаловался мне покойный, что косные издатели-ретрограды не желают публиковать… Обессмертилось бы в веках имя Хрянова…

Поминающие как-то притихли, последние слова домовладельца дошли до слуха каждого, не утратившего способности что-то воспринимать, и все вдруг зааплодировали, потянулись за рюмками, подняли их, выкрикивая вразнобой:

— Да здравствует Хрянов! Вечная слава Хрянову! И Замори ну тоже!

— Благодарю вас, дорогие мои, благодарю, — Заморин церемонно поклонился во все стороны. — Но моя речь лишь преамбула к главному событию сегодняшнего вечера. Вы меня понимаете?

— Нет, не понимаем, давай быстрее говори!

Самсон как в тумане видел раскрасневшиеся незнакомые лица, и среди них одно-два воистину безутешных.

— Среди нас, инкогнито, находится выдающийся ум России! — закричал Заморин. — Вот где истинная скромность! Однако вот событие мирового масштаба: титан пришел поклониться титану! Так сказать, гробу его. То есть праху его. То есть памяти.