Евгения Кретова - Неслужебный роман

Руслан хмуро уставился на Спицына:

– Антох, ты скажи, чего вызывал меня? Что-то накопали с угрозами?

Прокурор присел к нему ближе:

– Знаешь, кто учредитель ЗАО «Родимич»?

– Ну, знаю. Нефедов. Предприниматель, финансист.

Спицын удовлетворенно кивнул:

– А то, что он бывший зять Ибрагимовой – знаешь?

Лебедев пожал плечами:

– Нет. И что, хорошие отношения у них?

Спицын скривился:

– Не то слово. Она с дочерью реже видится, чем с Нефедовым, – он потянулся к сотовому. – Глянь, это телефон убитой. В галерее за май посмотри фотки…

Лебедев активировал экран, нажал яркую иконку с приложением. Пролистал вниз.

– Застолье какое-то…

У него за спиной материализовался Пиманов, вытянув шею и прищурившись, всмотрелся в подвыпившие лица гостей. Хмыкнул:

– Лебедев, ты за своими бумагами вообще весь свет забыл. Это не просто застолье. Это дэрэ заммэра. Журналисты еще подсчитали стоимость банкета, и прокуратура потом сметой заинтересовалась…

Спицын кивнул:

– Очень много интересного нашла. Но не в этом суть. Ты, Лебедев, правда, того, – он постучал указательным пальцем по своему лбу, – отсталый какой-то…

Он увеличил одну из фотографий: Ибрагимова в строгом черном платье улыбается широко и белозубо. К ее щеке для удачного селфи прильнул молодой мужчина: яркие-синие глаза, крохотный шрам над верхней губой, волевой подбородок.

– Нефедов? – Руслан был удивлен. – То есть с этими квартирами у Ибрагимовой и «Родимича» была очень даже заинтересованность… Придется подавать на пересмотр все дела, по вновь открывшимся обстоятельствам.

В груди что-то сжалось. Стало тяжелее дышать. Если похищение связано с квартирными махинациями, и убили судью, их прикрывавшую, значит, у преступников пошло что-то не так. И Лиде грозит опасность.

– Слушай, Антох, есть какая-то информация о том, кто ее убил?

Спицын положил сотовый убитой Ибрагимовой на журнальный столик:

– В тринадцать пятнадцать внешние камеры наблюдения, закрепленные на подъезде, зафиксировали мужичка. Понятые признали в нем Глеба Сиротова, племянника убитой. Последние несколько недель, он у нее бывал очень часто. Откуда-то с севера приехал, никто особо не в курсе, выясняем.

– А машина у него какая, у этого Глеба Сиротина? – вкрадчиво уточнил Пиманов и чуть приоткрыл рот в ожидании ответа.

– Официально нет, но камера зафиксировала, что приезжал на черном «паджеро» номера 216 МКТ.

Я очнулась внезапно, будто вынырнула из глубокого мутного озера. Сознание медленно прояснялось, но не было сил не то что двигаться – открывать веки. Боясь снова погрузиться в болезненное бесчувствие, я замерла, прислушалась к себе.

Монотонно гудела голова.

Язык распух и плохо слушался. Да что там – вообще не слушался.

Горло пересохло.

Тошнота, то отступающая в темноту, то подступающая вновь, перехватывала дыхание. Я старалась дышать кожей, тонко и беззвучно впитывая спертый воздух.

И очень хотелось в туалет.

Но что-то заставляло меня притаиться, продолжать лежать бесчувственной куклой.

В полуметре от кровати, около окна, послышалось движение.

Я замерла.

Осторожные шаги не приближались и не удалялись от меня. Словно кто-то стоял у окна и нервно переминался с ноги на ногу.

– С чего бы это? – грубый, недовольный голос хозяйки. Внутри всё оборвалось и похолодело. Заныло в затылке. Аккурат в том, месте, которое огрела эта сумасшедшая старуха.

Словно писк комара, редко, неоднородно, откуда-то доносился еще один голос, тихий, возбужденный.

Катерина Ивановна тихо, сквозь зубы, рыкнула:

– Да здесь я уже. Твоя краля здесь все заблевала, сам оттирать будешь! Понял?

Я приоткрыла глаза.

Катерина Ивановна стояла у окна спиной ко мне. Голова чуть наклонена вперед и к плечу.

– Она в отключке полной, – снова тихо зашептала она. – Что значит «почему»?… Травки, значит, твоей ей переборщила.

У меня всёвнутри оборвалось и радостно подпрыгнуло к горлу: у нее телефон. ТЕЛЕФОН!!! И связь ловит.

Я приподнялась на локтях так, чтобы подо мной предательски не скрипнула кровать. Медленно спустила я правую ногу с кровати.

Замерла на мгновение.

Далекий голос неизвестного в трубке что-то исступленно доказывал хозяйке. Та напряженно слушала, уставившись в окно. Сквозь полуопущенные ресницы я видела, как бледнеет ее кожа, как вздрагивают испещренные морщинами скулы.

– Да, ты охренел, Стас! – неожиданно громко завопила она. – Нет!