Евгения Кретова - Неслужебный роман

Борис рассеянно моргнул:

– И что им это дает?

– А то, что по новому паспорту, и по старому, еще не измененному, свидетельству о праве единоличной собственности квартира продается. Ни один риэлтор не найдет подвох: собственник один, в реестре прав числится один, в кадастровых документах – один, в браке, согласно паспорту – не состоит. Ведь печать-то в ЗАГСе надо специально ехать и ставить. А Чеботарев – Свиблова вообще брак зарегистрировали в Перми. Всё чисто.

– Всё чисто, – отозвался Борис, еще не очень понимая.

– Далее. После получения денег, второй супруг «узнает», что квартира продана и заявляет о нарушении своих прав. Сделку купли-продажи отменяют…

– Руслан Федорович, я не понимаю: деньги же за квартиру они должны отдать. Двусторонняя реституция же…

Лебедев взял первое попавшееся судебное решение, открыл последнюю страницу, сунул под нос Борису:

– Читай, что написано.

– «Признать договор номер шестьсот семьдесят восемь от пятнадцатого марта две тысячи семнадцатого года купли-продажи квартиры общей площадью пятьдесят восемь квадратных метров, расположенной по адресу такому-то, реестровый номер такой-то недействительным». И что?

Борис поднял удивленный взгляд.

– Адрес запомнил? Квадратуру? – Боря кивнул. – А теперь посмотри ее стоимость…

Борис присвистнул.

– Вот то-то и оно. Официальная стоимость квартиры занижена. И погорели исполнители на одном из первых дел, когда пожадничали и стоимость квартиры занизили существенно. И это дало основание судье засомневаться в сделке, она начала копать, проверять, опрашивать свидетелей, запрашивать банковские выписки, движение по счетам. И дело Золотаревой. Никто не ждал, что она вела видеосъемку при передаче денег.

– А Ибрагимова? Почти все судебные дела вела Ибрагимова.

– Ну, это уже просто. Большинство квартир куплено в этом районе, они по территориальной подсудности должны были рассматриваться в этом суде. А дальше, дело наживное.

– Но вед это означает, что Ибрагимова в курсе?

– Вероятнее всего – да. Она причастна к этой схеме.

От стола Руслан подошел к окну. За голубоватыми стеклами неповоротливой анакондой вилось Садовое кольцо, до отказа забитое автомобилями. Внутренняя его часть встала в тяжелую многочасовую пробку. Он прищурился, вглядываясь через белесую изморось: авария.

– Но я вот что думаю, – пробормотал он, забыв, что не один в кабинете, – на сколько эта схема стоит того, чтобы похищать человека. Зачем рисковать, подставлять такую отлаженную схему?

– Вы думаете, это они похитили девушку?

Руслан посмотрел на дом напротив:

– Я боюсь , что это не они… И это надо выяснить побыстрее.

Грох уже собрался уходить, схватил жесткую джинсовую куртку, потянул на себя. Вернулся:

– А чё с клушей-то делать?

– То есть как – что? Команду приглядывать никто не отменял.

Высоченный верзила с жесткой черной щетиной, покрывавшей квадратный подбородок, мялся у входа, при каждом движении источая приторно-дешевый запах одеколона.

– А-а…Она просто буйная оказалась.

– То есть как буйная? – голос стал металлическим. – Она вас заметила, что ли?

Настороженный взгляд в сторону:

– Да, не, не то… Чуть не сбёгла.

– От кого? От ВАС?! Да не мямли ты, говори толком!

– От матери моей. Хорошо, что заблудилась, круголи дала по лесу и назад на заимку вышла.

– То есть вы ее схватили и увезли к твоей матери?

– Ну да, – во рту пересохло. Как в школе, когда не выучил домашку, а к доске вызвали, и приходиться стоять, жаться к испачканной мелом доске, жалобно поглядывая на одноклассников в ожидании подсказки. Грох не очень хорошо учился, классная хмурила брови, но молчала – спортсмены тоже школе нужны, а он, как-никак, в юношеской сборной по волейболу был.

– Зачем трогали-то сейчас?! Сказано: присмотреть! Не трогать!!! – человек в синем домашнем халате, встал из-за стола, подошел к окну, закурил.

Минуты тянулись к Гроху майским тягучим медом, забирая с собой остатки уверенности. И клял он себя последними словами, что повелся на уговоры Санька и уволок эту проклятущую бабу в деревню. Еще и мать подставил. И денег сейчас, явно, урежут за самодеятельность. Если вообще заплатят.

– Так я… – он растерянно замялся, воровато оглядываясь. В голове мелькало только то, что Санька – сволочь, к шефу не явился, и теперь ему, Гроху, одному отдуваться. А ведь он, Грох, не виноват. Его Санька подговорил.