Валерий Пушной - Битые короли

Фаина, наткнувшись на его взгляд, виновато опустила глаза. Он с издевкой поперхнулся:

— Ты хорошо пристроилась в этом углу!

— Сними наручники, — через силу попросила она.

Но Кеша подошел к табурету, где лежал пистолет, взял его, повертел в руке, упер ствол ей в лоб, отчего у нее по телу пробежал ужас. Посмотрел безразлично — когда бывает все равно, нажать крючок или не нажимать, но когда ни один из вариантов на весах не перевешивает. И тогда приходится выбирать самому, руководствуясь пользой для дела. А для дела эта девка могла еще ему понадобиться. Он оторвал ствол от ее лба, оставив на нем вмятину, и сунул себе за пояс.

— А зачем? — спросил в ответ на ее просьбу. — Сиди, не бултыхайся, раз сама захотела. Ты же его отпустила. Или ты думаешь, что я поверю в то, что он сам убежал?!

Кеша близко подступил к Фаине, лицо стало непроницаемым:

— Ты меня за дурака держишь, попрыгунья?!

— Все получилось случайно, Кеша! — вскрикнула она, пугаясь его глаз. — Ты же не видел. Я слишком приблизилась!

Кеша схватил ее за горло и сдавил так, что у Фаины поплыли круги перед глазами, ее рот полностью раскрылся, хватая воздух, но сдавленное горло не пропускало в легкие ни одной его капли. Глаза вылезли из орбит, лицо исказилось. Свободной рукой девушка царапала руки Кеши, пытаясь оторвать их от себя. В глазах вместе с ужасом стояла мольба. Но Кешино лицо оставалось равнодушным:

— Ты кому лапшу на уши вешаешь, девка?! Задавлю здесь же!

Разжал пальцы и оттолкнул.

Она стукнулась о трубу, но боли не ощутила. Стала ртом хватать воздух, пытаясь что-то произнести в свою защиту. Но не могла издать ни одного звука. Лишь рот то и дело открывался и дрожали губы. Прошло некоторое время, прежде чем оживились голосовые связки, какие, казалось недавно, совсем омертвели.

— С какой стати я стала бы помогать ему, Кеша? Он что мне, дядя родной?

— Сколько он пообещал отвалить бабок тебе, чувырло? — Кеша смотрел кроваво-красными глазами враждебно.

— Ты мозги напряги, Кеша! — взмолилась она. — Зачем бы я тогда здесь оставалась? Я бы с ним побежала!

Кеша глянул в окно, потом провел глазами по пустым стенам комнаты. У него не находилось разумного объяснения. Действительно, если бы она сговорилась с Корозовым, логичным было бы другое поведение. Выходит, его подозрения напрасны. Значит, девка очутилась на цепи не по своей воле, а потому, что оказалась дурой. Но он всегда был уверен, что бабы — дуры, что с ними никогда нельзя иметь никаких дел. Могут легко из-за своей дури под монастырь подвести. Он минуту еще раскидывал мозгами — и расстегнул наручники.

Палия, освободившись, выбежала в коридорчик и несколько раз истерично пнула обездвиженное тело Корозова:

— Скот! Он мне чуть не сломал руку!

— Приведи его в чувство и перевяжи, а то истечет кровью, — глянул на его рану Кеша. — Он мне пока что живым нужен!

— Да пускай течет, в нем крови на десятерых хватит! — сказала Фаина. Но все-таки присела возле него и стала хлестать по щекам: — Хватит дурака валять! Давай поднимайся!

Корозов зашевелился, приходя в себя. Кеша приподнял его, помогая сесть на полу. И когда тот сел, стащил с него пиджак. Рубашка была в крови. Глеб, покачиваясь, встал на ноги.

Его отвели в комнату, посадили на табурет и снова пристегнули наручниками к трубе.

Фаина разорвала рубаху и какими-то тряпками намеренно небрежно, умышленно причиняя боль, стала нервно перевязывать рану, приговаривая:

— Я бы тебе сейчас не рану перевязывала, а кишки выпустила за то, что ты прицепил меня к трубе!

Корозов скрипел зубами от боли, терпел и молчал, но, когда она закончила, вопросительно вытолкнул из себя:

— Тогда что я должен был бы с тобой сделать за то, как вы поступаете со мной?

Фаина не успела ответить, ее опередил Кеша, наблюдавший от двери:

— А ты думал, я с тобой в бирюльки играть собрался?! — спросил он. — Я могу сказать тебе, что будет с тобой дальше, если ты не выполнишь мое условие!

Глеб поднял голову и хмуро посмотрел на чернявого. Спрашивать у Кеши, что будет дальше, считал глупостью, потому что был уверен, что тот мог озвучить только свой план, но знать, как все случится на самом деле, он не мог. И никто этого не знал. А поэтому Глеб произнес:

— Ты бы сначала о себе подумал.

— Вот я и подумал, — сказал Кеша. — Отвалишь мне сумму в твердой валюте с шестью нулями — и топай на все четыре стороны.

И назвал сумму, какую хотел получить с Корозова.

Глеб, преодолевая боль, морщась, захохотал. А затем, прервав смех, сдержанно, но с открытой издевкой отозвался: