Татьяна Степанова - Циклоп и нимфа

В кухню зашел Дроздов, и они с Мамонтовым заговорили про обыск. А Катя решила немедленно разыскать в доме Галу и спросить ее прямо – что произошло между ней и Псалтырниковым, исходя из информации горничной. Она вышла из кухни и сразу заблудилась в недрах этого большого дома, разоренного полицейским нашествием. Проходя по коридору мимо одной из дверей, услышала аккорды рояля.

Остановилась и приоткрыла дверь.

В гостиной с панорамными окнами царила тьма, лишь горела лампа, поставленная на крышку рояля, освещая клавиши, ноты и Макара, который играл.

Тихие печальные аккорды…

– Dormes… Dormes, beaux yeux…

Он не пропел это, хрипло произнес, сопровождая аккомпанементом аккордов. Мольер… Сон прекрасных глаз…

Сделал какую-то пометку в нотах. На крышке рояля перед ним стоял коктейльный стакан из толстого стекла, полный на две трети.

Макар поднял его, отсалютовав тьме, залпом выпил содержимое.

Вычурный проигрыш – пальцы Макара, казалось, лишь касались клавиш. Набирающие силу мрачные печальные аккорды…

Макар обернулся и увидел ее.

– Добрый вечер, – сказала Катя. – Что вы играете?

Он поднялся из-за рояля и стремительно направился к ней. А Катя тоже пошла навстречу.

– Старик Люлли Les Amants Magnifiques [8] Имеется в виду Жан-Бати́ст Люлли́ – французский композитор, скрипач, дирижер XVII века. Создатель французской национальной оперы; Жан-Батист Поклен (псевд. Мольер) – французский комедиограф того же периода. «Блистательные любовники» – их совместное произведение, балет-комедия, написанный для дивертисмента при дворе короля Людовика XIV. . Люлли и Мольер, – он хотел взять ее за руку, но Катя отстранилась и прошла к роялю.

Les Amants Magnifiques… Блистательные любовники…

– Перекладываю партитуру для фортепьяно, – Макар подошел к ней. – А я вас все ждал.

– Нас полиция утром сюда не пропустила. Машины с мигалками. Сказали, что нельзя, – Катя чувствовала, как ложь дается ей все труднее.

– Я вас ждал. Хотел, чтобы вы были со мной в этом хаосе, – Макар снова попытался взять ее за руку.

И Катя опять отстранилась. Она ощущала сильный запах алкоголя, исходящий от него. Хотя внешне вроде бы никаких признаков того, что он выпил столько водки залпом.

Макар отступил, оглядел себя (белая рубашка, черные брюки), усмехнулся.

– Вот оделся даже, как вы. Что-то вроде талисмана. Значит, такие правила сейчас у нас?

– Какие правила?

– Касаться нельзя… Говорить то, что я хочу вам сказать, нельзя, да? Смотреть можно?

– Можно.

– А петь можно?

– Да.

– А вот так можно?

Макар пружинисто вспрыгнул на стул, мощно оттолкнулся ногами – его тело перевернулось в воздухе, и он сделал стойку на руках на крышке рояля. Легко, без усилий, как гимнаст. Затем Макар начал медленно сгибать руки, опуская ноги. Светлые волосы растрепались, упали на лоб. И вот уже его тело параллельно крышке рояля…

Катя замерла.

Макар вдруг резко распрямил руки, так что его лицо оказалось на уровне Катиного лица, так близко, что его губы…

– Что вы сказали своему отцу в тот вечер? – спросила Катя.

Он напрягся. Его руки дрогнули, но он удержал стойку.

– Отвечать сейчас?

– Да, отвечать прямо сейчас. Что вы сказали отцу? Почему он так расстроился?

– Я ему сказал, что мы больше никогда с ним не увидимся.

Катя похолодела.

– Как же это? Почему?

Он чуть согнул руки в локтях и снова распрямил. Его тело – как струна.

– Я сказал, что я больше никогда к нему не приеду. А он не сможет приехать ко мне. Он сказал: «Сынок, есть много нейтральных стран, увидимся там. Я, если нужно, выхлопочу для себя дипломатический паспорт, костьми лягу, чтобы его получить». А я ему сказал: «Не стоит. Нам вообще не стоит больше встречаться, потому что… Мне и моей семье надо как-то определяться, как-то прибиваться к одному берегу. И тот берег там. И чтобы у дочек тоже не было проблем никаких в будущем. Так что нам лучше не встречаться с тобой. Ну, ты же понимаешь, папа? Ты все понимаешь. Раз уж ты теперь такой одиозный международный изгой, не тащи нас за собой в омут. Это наша последняя с тобой встреча. Но ведь есть же скайп и WhatsApp».

– Но вы же уверяли меня, что любили отца… как же вы могли сказать ему такую вещь?!

– Сказал, – Макар все держал себя в этой чертовой гимнастической стойке. Оторвал правую руку от крышки рояля и остался на одной левой, а правую сжал в кулак. И по-прежнему смотрел Кате в глаза.