Татьяна Степанова - Циклоп и нимфа

– И как вы ко всему этому относились?

– К чему?

– Что ваша сестра покончила с собой из-за него?

– А чего она от него хотела? – Мария глянула на Катю. В глазах ее мелькнуло раздражение. – Чего она, собственно, хотела? Хозяйкой стать в доме в Барвихе? Женой со всеми правами? Я ей сто раз говорила – не будет этого. Даже если он захочет, его сын этого никогда не позволит. И даже если сын согласится – ему плевать, он в Лондоне обретается, то она… она этого не допустит.

– Кто она?

– Лариса Ильинична.

– А у нее все же был роман с Псалтырниковым?

– Нет. Ей мужики по фигу. Не думайте, она не лесбиянка. Она просто из таких, которым вообще это не нужно. Брак, постель… Она власть любит. Только это она и ценит превыше всего. А властью она над Саввой Стальевичем обладала большой, без нее он обходиться не мог, хоть они и не спали вместе никогда. И она бы не позволила, чтобы Марина заняла ее место в доме в этом плане – всем распоряжаться, как законная жена. А то, что она была его любовницей в койке, Царице Савской плевать было. Да и сам он не такой уж был пылкий мачо. Раз в месяц, а то и реже. Все на работе горел. Государственные дела. На койку-то ничего уже не оставалось.

– Нам показалось, – заметила Катя, – что Лариса Суслова неравнодушна к Дроздову.

– Ну, если бы ей это было нужно очень, наверное, это был бы Циклоп, – философски заметила горничная. – Но он на этот счет уже давно непробиваем. Есть такие однолюбы. У него один свет в окошке. Хотя сестру мою он жалел. Утешал ее, когда Савва Стальевич на нее кричал. Урезонивал его. Маринке бы смириться и быть довольной тем, что она уже имела.

– А что она имела? – спросила Катя. – Жила как приживалка.

– А кто они все здесь, как не приживалы? – раздраженно воскликнула горничная. – Они все такие. Вон даже бывший губернатор чокнутый. Это, знаете, как в фильмах показывают – в старину в какой-нибудь «Капитанской дочке» – крепостные, дворовые, челядь, холопы. Так и сейчас. Только названия другие. Помощница по хозяйству – это я… Референт – это сеструха. Жила бы она с ним на его условиях, как сыр бы в масле каталась. В деньгах он ее не ограничивал. Две шубы норковые подарил, ювелирку разную дарил – не жадничал. И потом на всем готовом. И делать особо ничего не надо – не то что я кручусь на кухне и в доме целый день. А она только сиделкам прикажет, понаблюдает – это когда его жена была еще жива. А потом вообще настало полное безделье. Так нет, ей захотелось невесть чего – быть женой и владеть всем – и им самим, и домом в Барвихе. Чтобы Савва Стальевич на приемы ее брал, как жену. А приемы-то медным тазом накрылись. Потому что выгнали его с работы. Нет, она сама во всем виновата.

– В своем самоубийстве? – спросила Катя.

– Да. Пусть замяли это дело. Но это же позор для семьи. И для меня… что я пережила из-за этого. Вон поседела даже.

– А вы переживали? – спросил вдруг Мамонтов. – Правда?

– Ну, конечно. Сестра ведь. А зачем вы все это спрашиваете? К чему?

– Мы хотим составить полную картину, предшествующую отравлению в этом доме, – пояснила Катя.

– То есть вы думаете, что это я его могла отравить из-за сестры? – горничная сползла с табуретки и уставилась на них. – Отомстила, что ли, ему за ее смерть?

Клавдий и Катя молчали.

– По глазам вижу. Меня подозреваете. Что ж… этим нашим в доме удобно найти стрелочника. Мол, я горняшка, плебейка, служанка… такая мерзавка… убила за сестру, – Мария покачала головой. – Да они же все…

– Что они все? – спросил Мамонтов.

– У них у всех рыло в пуху. Вы копните, копните поглубже! Я, например, раз такое дело, раз меня подозревают, тоже молчать не собираюсь, потому что видела кое-что.

– О чем вы?

– Вы Галу поспрашивайте, – усмехнулась горничная. – Милого ангела… так он ее называл всегда. Но только дня за четыре до его смерти кричал он на нее в кабинете, как на девку последнюю. Чем-то рассердила она его сильно. Я по коридору проходила, хотела пылесос из хозяйственной комнаты ручной достать. Так слышно было через дверь, как он на нее орет – неблагодарная! А она вылетела потом из кабинета как пуля – красная вся… не злая, но такая… отчаянная… гневная… Метнулась в гостиную. Я гляжу – она хвать бутылку виски и прямо из горла отхлебнула прилично. Видно, достало ее то, чего он от нее требовал или обвинял в чем-то. По части выпивки-то у нас Макар горазд. Но она тоже бутылку тогда ухватила. И пошла себе гулять – на озеро. Вы спросите, спросите ее – чего это Савва Стальевич на нее так взъелся вдруг?