Татьяна Степанова - Циклоп и нимфа

И на шум побоища появились все! Первой – Гала, за ней юродивый бывший губернатор, Меланья, Филин-Лишаев.

Катя увидела и Мамонтова.

– Боже мой, что здесь такое? – кричала Гала.

– Меланья Андреевна, забери свое сокровище, – скомандовал Циклоп. – Пусть проспится, протрезвеет.

Макар бросился на него. У него все же был неукротимый характер.

– Макар! – закричала Меланья и потом жалобно обратилась к Дроздову: – Только не по лицу, умоляю!

Молниеносный удар в живот. И Макар согнулся, задыхаясь от боли.

– Не бей его больше! – воскликнула Гала и бросилась к брату.

Вдвоем с Меланьей они кружили возле него, причитая. Но он и в этот раз, сделав над собой усилие, разогнулся.

– Макар, идем… держись за меня, давай-давай, обопрись, – Меланья тормошила его.

– Пошла ты к черту! Оставь меня в покое! Все разрушу! Ты поняла? Все разрушу! – закричал он своей жене. – А ты, Гала, заткнись!

Он оттолкнул обеих женщин и повернулся к Кате. И в этот момент Дроздов загремел на Клавдия Мамонтова, не принимавшего участия в этой домашней трагикомедии.

– Что стоишь, как болван? Увези ее отсюда сейчас! Завтра приедете. А сейчас убирайтесь!

Мамонтов, растолкав всех, подошел к Кате. И сзади взял ее за локти, почти приподнимая, потащил из комнаты.

– Пустите меня, я сама! – закричала Катя.

Но Мамонтов не слушал ее.

«Действуют как профессиональные охранники… бодигарды…» – это пронеслось в затуманенной Катиной голове.

Мамонтов буквально выволок ее из гостиной. Протащил по коридору, вывел на улицу. Запихнул в машину на заднее сиденье.

– Да вы что себе позволяете? – взвилась Катя.

Мамонтов плюхнулся за руль, завел мотор.

– Застегните блузку.

Катя схватилась рукой за горло, за ворот.

– На груди, – Мамонтов смотрел на нее в зеркало и сразу рванул машину с места.

Ворота открылись перед ними точно сезам.

Катя попыталась застегнуть блузку на груди. И обнаружила оторванные пуговицы. И когда же это случилось? Он же на себе рубашку рванул… Она подняла лацканы черного пиджака и так и ехала, сжимая плотно их в горсти.

Когда нелегкая, наконец, принесла их в темноте к «пенатам», она решилась:

– Вы можете написать рапорт Скворцову о том, что я не справляюсь со своими служебными обязанностями. И что вы не хотите со мной работать как с напарником.

– Спокойной ночи, – ответил на это Клавдий.

Открывая дверь, Катя оглянулась – он направился прямиком к дому ювелирши. И там сразу же вспыхнул радостно свет в комнатах, и все заколыхалось, закружилось. Суета, любовная суета…

Катя долго, очень долго стояла в ванной перед зеркалом и разглядывала себя. Поворачивала к свету лампы лицо… разглядывала шею, грудь… Там, где впивались его губы. Закрыла лицо руками. Потом отняла их…

Легла в кровать. Через какое-то время уснула…

Если можно назвать сном эту лихорадку.

В темноте в три часа ее разбудил шум-гам.

Она скользнула к окну.

Клавдий Мамонтов в одних брюках, босой стоял у ее дома под уличным фонарем. А в калитке колыхалась ювелирша – растрепанная, в белом шелковом пеньюаре, сдобная, как сахарная пышка, и гневная, как фурия. Она швырнула в сторону Мамонтова ком его одежды.

– Негодяй! – ее пронзительный голос разорвал тишину ночи. – Что ж ты делаешь? Спишь со мной – и при этом меня ее именем называешь?! Да пошел ты… Знать тебя не хочу! Она вон тебя в грош не ставит! Думаешь, я так не могу? Думаешь, я – безотказная?!

Мамонтов подобрал с земли свою одежду. И пошел к машине. Оглянулся на Катины окна.

Она упала на кровать.

Хотелось плакать… хотелось смеяться – над собой… Хотелось еще поцелуев – тех жгучих, пусть и вдохновленных водкой и неутоленным жаром плоти.

Les Amants Magnifiques…

Блистательные… блистательные любовники…

Да пошли они все к черту – и Мольер, и Люлли, и Циклоп… и Мамонт…

Персонажи, столь горячо посланные Катей к черту, провели эту ночь каждый по-своему. Люлли и Мольер кротко спали в своих овеянных славой могилах. Изгнанный из любовного гнезда Клавдий Мамонтов спать на папину профессорскую дачу не поехал. Забрал со стоянки отдела полиции каноэ, переоделся на берегу озера в спортивный костюм, что всегда возил с собой в багажнике, и до самого рассвета рассекал холодные воды Бельского озера. На утлом челне – туда, сюда, дробя на капли мираж лунной дороги, что манила мертвенным светом на водной глади, уводя за собой, то исчезая на озере, то появляясь вновь.