Василий Пропалов - Ход конем

— Чего уставился? Хошь заглотить? Приземляйся. Потом скинемся.

— А ну-ка, встань, паскудина! — почти выкрикнул Терентьев, засовывая обе руки в карманы серых брюк. Волков крякнул, тяжело поднялся, удерживая в правой руке недопитую бутылку.

— Ну, шо тебе надо? Ну, шо? — зарычал он, выпячивая грудь.

— Где тряпки?

— Как-кие? Ты шо, стерва, рехнулся?

— Заткнись, дешевка! И мне мозги не компасируй! Понял? Ты же мою матушку обобрал, паскудина! Понял? Отдай, говорю, тряпки, или…

В голосе Терентьева звучала такая неподдельность и угроза, что Волков заколебался, а потом дружеским тоном залепетал:

— Извини, кирюха. Не знал, чья хата. Я не здешний. Но ты будь потише, могут услышать… Сплавить не успел. Решил малость отлежаться… Все цело.

— В надежном месте оставил? — уже более снисходительно спросил Николай Стратонович и улыбнулся. — Получается здорово: вор у вора дубинку… а? Потеха.

— Быват. Приземляйся, заглотнем.

— В надежном месте оставил? — переспросил Терентьев. — А то, пока мы здесь базарим, уплывут.

— У одной шлюхи.

— Она не размотает их?

— Не-е. Не знает, что темные. Думает, мои.

— Ну, ладно, хватит базарить. Идем, — миролюбиво позвал Николай Стратонович.

— На, заглоти малость, — настаивал Волков, протягивая бутылку и немного покачиваясь.

— Там, на месте, по-человечески, — категорически отказался Терентьев, разглядывая тусклые, с короткими ресницами глаза вора. — Там обмоем…

— А матушка твоя не брякнула в угрозыск? — забеспокоился Волков, отдирая от толстых мокрых губ горлышко бутылки.

— Не-е, ко мне притопала.

— А как ты узнал, что это моя работа?

— Потом расскажу. Пошли.

— Ладно. Ты, видать, тоже битый…

День морщился. Солнце ныряло в облаках. Ветер усилился. В воздухе висела пыль.

Шли молча. «А если Волков схитрил и ведет куда-нибудь в удобное место, чтобы свести счеты? — думал Николай Стратонович. — Если он разгадал мой ход и ответил таким же ходом? Но нет, шалишь! Игра в самом разгаре, конца не видно. Посмотрим, как она будет разворачиваться».

Волков еле тащил ноги, покачиваясь из стороны в сторону. Вдруг он качнулся влево, свернул за угол старенького пятистенка и остановился у калитки.

— Здесь. Заходи, — промямлил, уступая дорогу Терентьеву.

— Извини, братуха, меня тут не знают, первому не с руки…

— Понятно. Только при шлюхе о тряпках ни гу-гу. Зайдем, полбанки допьем, чемоданы на горб — и вся любовь. Лады?

Николай Стратонович понимающе кивнул головой.

Волков первым шагнул в калитку.

На кухне, за столом, сидела хозяйка, разбрасывая атласные карты вокруг червонного короля. Увидев вошедших, она встала и застыла на месте. Терентьев приложил палец к губам. Хозяйка бойко сверкнула глазами, шаловливо спросила:

— Кому погадать?

— Тряпки целы? — зло спросил Волков, упершись пьяными глазами в карты, удерживаясь обеими руками за стол. — А то тебе вини навалились.

— Куда они денутся, — ответила хозяйка. — Надо — забирай. В горнице под койкой лежат.

— Ладно. Давай стаканы.

— Давно бы так. А то тряпки, тряпки… Будто все счастье в тряпках.

— Хватит, стерва!

— Только не злись, — с упреком сказала хозяйка, ставя стаканы на стол.

Пока Волков разглядывал карты и разливал вино, Терентьев, стоявший позади, на листке из блокнота быстро написал: «Вещи крадены. Срочно понятых. Поняла?» И, перегнув листок, жестами дал понять хозяйке, чтобы она прочитала записку, а сам сказал:

— У кирюхи противная кислятина. Вот записка. Отдай продавцу Зине, она меня знает, получи «Столичную» и обратно. А мы пока перекинемся в картишки.

— Ладно, — на ходу обронила хозяйка и выпорхнула в заставленные сундуками, бочками и ведрами сени.

Волкову явно не везло. Первый кон выиграл, а потом несколько раз подряд проиграл. Он нервничал, не выпускал папиросу изо рта, но с азартом продолжал играть.

Дверь, скрипнув, распахнулась. За хозяйкой в дом вошли две пожилые женщины. Николай Стратонович встал. Волков продолжал сидеть, недовольно косясь на незнакомок.

— Игра окончена, Волков. Я — Терентьев, из уголовного розыска. Вы задержаны. Эти женщины — понятые. Встаньте! Спиной ко мне. Руки поднять. — Оперативник обыскал задержанного.

Хмель у вора вышибло из головы. На лице — противная гримаса.

— Что я наделал? — Он обеими руками схватился за голову, готовый вырвать вздыбившиеся волосы.

— Мария Николаевна, — обратился Николай Стратонович к хозяйке дома, — найдите, пожалуйста, листа два чистой бумаги. На вещи протокол надо составить.