Мария Воронова - Жертва первой ошибки

Тут внезапное воспоминание заставило Ирину остановиться. Наконец она поняла, какая мысль тревожила ее все лето. До Кирилла она спала со своим женатым начальником, и тот сильно недолюбливал Макарова. Ирина заставляла себя думать, что он, как порядочный человек, презирает прокурора за бесконечные прогибы перед властями предержащими, но и тогда ей было ясно, что он завидует блестящей карьере Федора Константиновича и возмущается не его темными делишками, а тем, что сам не допущен в тот узкий круг избранных, где они совершаются. Когда Макарова утвердили в должности прокурора города, любовник пришел в неистовство и в сердцах рассказал Ирине, что дело, с которого начался карьерный взлет Федора, сфабриковано от начала и до конца хотя бы потому, что алкоголик в терминальной стадии уже не в силах никого задушить голыми руками, а тем более изощренным способом, и этого вопиющего несоответствия не заметили только потому, что не хотели замечать.

И она вспомнила бы это гораздо раньше, если бы от мучительного стыда не затолкала бы все, касающееся той позорной связи, в самый дальний угол памяти.

Ирина тяжело вздохнула. Теперь она вроде как хорошая, приличная и порядочная женщина, строго по великому роману в стихах «верная супруга и добродетельная мать», и так хочется думать, что она не только останется такой навсегда, но и раньше была тоже хорошая, просто очень несчастлива.

Только как ни гони от себя прошлое, оно всегда найдет способ напомнить, что есть тебе чего стыдиться.

Макаров оберегал свою репутацию в глазах общества, она свою – перед самой собой, в итоге их ханжество дало преступнику больше двух месяцев форы.

Тут во дворе появился Кирилл и с такой скоростью закрутил карусель, что Володя пришел в экстаз, а Ирина испугалась и заставила его остановиться.

Небо потемнело, нахмурилось, и все вместе отправились домой пить чай.

Водитель привез его домой, Федор поднялся по лестнице, сунул руку в карман ветровки за ключами и только сейчас вспомнил, что больше здесь не живет. Меньше суток назад он ушел насовсем и связку ключей оставил на столике в прихожей.

Возвращаться в постылый дом не хотелось, но больше идти было некуда, и Федор нажал кнопочку звонка.

Жена открыла не сразу:

– Что-то забыл?

– Нет, вернулся. Пустишь?

Пожав плечами, Татьяна молча отступила в глубь квартиры. Федор прошел в кабинет и упал на диван, не раздеваясь.

Боль нахлынула такая, что он едва не умер.

Его затрясло в ознобе, зубы застучали, по спине потек холодный пот. Федор свернулся калачиком и с головой закутался в плед.

Глаши больше нет, и никогда не будет, ее бренная оболочка лежит сейчас на полке в холодильнике вперемешку с другими телами… По долгу службы он бывал на вскрытиях, знал, как все происходит, и перед глазами против его воли проносились картины того, что завтра будут делать с Глашиным телом, он гнал их от себя, но безуспешно.

Федор раньше не знал, что бывает такая боль. Всю жизнь он провел будто в броне, не любя и даже не привязываясь к людям, а на старости лет распустился, подставил миру голый живот и тут же получил смертельный удар.

Но не о нем речь, он бы стерпел еще, лишь бы только Глаша осталась жива.

Кажется, он ненадолго забылся, потому что вдруг понял, что произошла ошибка, в морге он принял за Глашу другую девушку, а она ждет его дома, и надо срочно ехать к ней.

Федор резко сел, дыша как после стометровки, сердце билось где-то в горле.

Нет, некуда больше спешить. Он не будет счастлив, и кричать под окнами роддома не придется, и отгибать уголок кружевного свертка, чтобы впервые взглянуть в лицо своему ребенку, ему не суждено. Никогда его дитя не сделает первый шаг, не побежит ему навстречу, не прижмется теплой щекой к его щеке.

Завернувшись в плед, как старик, он вышел в коридор. Дверь в спальню была приоткрыта, Федор заглянул. Жена лежала поверх одеяла с зеленым томиком Диккенса, полное собрание которого они получили по подписке.

– Не угостишь сигареткой?

Она молча встала, прошла на кухню и достала из жестяной банки с надписью «корица» пачку «Мальборо».

Федор вытащил сигарету, прикурил, с непривычки подавился дымом.

Жена убрала пачку на место.

Федор усмехнулся:

– Не хочешь спросить, что случилось?

Татьяна пожала плечами:

– Мы никогда с тобой не откровенничали, и сейчас, мне кажется, не самое подходящее время начинать. Я постелю тебе в кабинете. Ужин на плите, еще теплый. Спокойной ночи, Федор.