Мария Воронова - Жертва первой ошибки

Бидон наполнился с горушкой, больше ягод не принимал, и Ирина очнулась от своих мыслей. Егору тоже надоело в лесу, и они отправились домой. Она знала дорогу, но делала вид, что понятия не имеет, как выйти из лесу, и Егор, страшно гордый, зашагал впереди, поминутно сверяясь с местностью, солнцем и компасом.

Повернув на свою улицу, Ирина увидела возле калитки знакомую бежевую «Волгу». Неужели Башмачников решил их навестить? Сердце екнуло от нехорошего предчувствия, и как только она вошла на участок, стало ясно, что оно не обмануло.

– Вот вы отвергаете марксизм, хотя никогда не давали себе труда хотя бы поверхностно ознакомиться с этой наукой! – выговаривала Гортензия Андреевна, маршируя возле крыльца, на верхнюю ступеньку которого присел несчастный Михаил Семенович, так неудачно выбравший время для визита.

– Добрый день, – сказала Ирина.

Башмачников хотел было ринуться к ней, но был остановлен решительным жестом:

– Между тем Марксу достаточно было одного предложения, чтобы кратко, емко и доходчиво выразить мысль, для изложения которой вам понадобилась целая книжица.

– И что же это за фраза, позвольте полюбопытствовать? – Башмачников подмигнул Ирине.

Гортензия Андреевна повернулась к ней:

– Ирочка, Володя с аппетитом покушал и теперь спит в манежике на веранде. В комнате все-таки немного душновато.

– Спасибо, Гортензия Андреевна.

– Не за что, я прекрасно провела время.

Башмачников улыбнулся:

– Так что за фраза-то, Гортензия Андреевна? Заинтриговали вы меня.

– Извольте: Маркс писал, что самые трусливые, неспособные к сопротивлению люди становятся неумолимыми там, где они могут проявить абсолютный родительский авторитет.

– Не спорю, – хихикнул Башмачников, – верно подмечено, но, смею надеяться, моя книга охватывает несколько более широкий спектр проблем.

Гортензия Андреевна фыркнула:

– Возможно, ваша монография говорит о том, что презрение к самому себе – это змея, которая вечно растравляет и гложет сердце, высасывает его животворящую кровь, вливает в неё яд человеконенавистничества и отчаяния? Ваша идея?

Михаил Семенович улыбнулся:

– В общем, да.

– Вот как? Что ж, получается, Маркс любезно взял на себя труд резюмировать вашу монографию, причем за сто лет до того, как она была написана.

– Я пойду переоденусь – и будем обедать, – сказала Ирина, аккуратно прошмыгивая мимо спорщиков.

Отправив Егора в его комнату переодеваться и тщательно осмотреться на предмет клещей, Ирина прошла к себе, стянула тяжелую лесную одежду и в одних трусиках легла на кровать, наслаждаясь приятной усталостью. Сейчас бы помыться, но при госте бегать с тазами неудобно.

Сквозь тонкие стены она слышала, что перебранка продолжается.

Разобрать слова можно было с трудом, кажется, промелькнули фамилии Достоевского, Макаренко, потом Гортензия Андреевна произнесла очередную цитату Маркса с такой благоговейной четкостью, что Ирина прекрасно услышала: «Человеческая природа устроена так, что человек может достичь своего усовершенствования, только работая для усовершенствования своих современников, во имя их блага».

«И ведь не возразишь!» – усмехнулась Ирина. Судя по страстному тону голосов, спорщики не собирались сворачиваться, и она решила, что под шумок успеет ополоснуться в бане. Они сегодня не топили, но на крыльце стояло цинковое ведро с водой, которая в ясный день неплохо нагревалась от солнца.

По дороге к бане Ирина услышала:

– Если уж вы Марксом хотите меня задавить, то как вам такое: «Существует двоякого рода смелость: смелость превосходства и смелость умственного убожества, черпающая силу из своего официального положения, из сознания, что она пользуется в борьбе привилегированным оружием»? А? Что вы на это ответите, дорогая Гортензия Андреевна?

«А я человек гуманный и даже слышать этого не хочу, – хмыкнула Ирина, скрываясь в бане, – сейчас она разъяснит бедняге, что такое умственное убожество, – вот тогда-то он навеки перестанет даже пытаться спорить с педагогами».

Пока она приводила себя в порядок, стороны достигли перемирия, а Гортензия Андреевна накрыла на стол.

Обед прошел довольно приятно. Егор, набегавшийся в лесу, клевал носом, и Ирина думала, что он пойдет отдыхать, но тут из-за калитки раздались призывные крики друзей, и всю усталость мальчишки как ветром сдуло.

Сделав символический глоток чаю, сын вскочил и умчался. Теперь можно было поговорить о делах.