Я предложил нашим женщинам занять верхние полки, и не из-за какой-нибудь деликатности, а потому, что наверху было по меньшей мере на 25 градусов теплее, чем внизу, и эта разница температур обычно увеличивалась после того, как мы выключали плиту. Когда они узнали, что плита будет выключена, раздался не очень уверенный протестующий хор, но я даже не счел нужным спорить с ними. Как все, кто какое-то время прожил в Арктике, я испытывал почти патологический страх перед огнем.
Маргарет Росс, стюардесса, отказалась от койки, сказав, что устроится около раненого пилота на тот случай, если он вдруг придет в себя и ему что-нибудь понадобится. Я собирался сделать это сам, но, видя, что она полна решимости, не стал возражать, хотя такое распределение обязанностей вызвало во мне какое-то смутное беспокойство.
Таким образом, в распоряжении мужчин оказалось пять коек: Джекстроу, Джесс и я решили расположиться на шкурах на полу. Разумеется, не обошлось без великодушного спора по поводу распределения коек, но Корази-ни разрешил эту проблему, вынув монетку и предложив бросить жребий. В конечном итоге он сам оказался в проигрыше, но принял перспективу провести ночь на холодном полу добродушно.
Когда все улеглись, я взял электрический фонарь и журнал для записей погоды, взглянул на Джесса и направился к люку. Веджеро повернулся на своей койке и взглянул на меня.
— Куда вы, доктор Мейсон? Да еще в такой час.
— Зарегистрировать погоду, мистер Веджеро. Или вы забыли, для чего мы здесь? Я и так опоздал на три часа.
— Даже сегодня?
— Даже сегодня. В наблюдениях над природой самое главное — непрерывность.
— Ну уж нет, — поежился он. — Если на улице будет вполовину холоднее, чем здесь, и то...
Он повернулся лицом к стене, а Джесс поднялся. Он правильно понял брошенный мной на него взгляд и теперь сгорал от любопытства.
— Я пойду с вами, сэр. Не мешает проверить, как там наши собаки.
Разумеется, мы и не думали проверять собак и показания приборов. Мы отправились прямо к тягачу и устроились, как могли, под слабой защитой покрывавшего его брезента. Ветер, правда, почти стих, но мороз стал еще сильней. Над плато начинала смыкаться долгая зимняя ночь.
Вся эта история дурно попахивает, — решительно проговорил Джесс.
— Еще как! — согласился я. — Вонь поднимается до самого неба. Только непонятно, откуда идет запах, и это самое неприятное.
— А что это за сказочку вы им рассказывали про магнитные бури, компасы и радио? — поинтересовался он. — Вернее, зачем вам это понадобилось?
— Да немного раньше я брякнул, что знаю немного больше, чем они. И это правда. Но когда я все тщательно обдумал, я пришел к выводу, что лучше держать язык за зубами. Этот проклятый холод замораживает даже течение мыслей. Мне следовало понять раньше.
— Что понять?
— Что нужно держать язык за зубами.
— Но что конкретно?
— О, простите, Джесс, я не ради эффекта. Дело в том, что пассажиры узнали об аварии только после того, как она случилась, и причина этому та, что они были словно одурманены. Насколько я заметил, все они, или почти все, были под влиянием какого-то наркотика или снотворного.
Даже во тьме я почувствовал на себе его удивленный взгляд. Наконец после долгой паузы он тихо произнес:
— Вы не сказали бы этого, если бы не были уверены.
— Да, я уверен! Их реакция, их замедленное возвращение к действительности, а главное, их зрачки! Тут уж ошибиться я не мог! Видимо, какое-то быстродействующее снотворное. Что-то вроде того, что в торговле известно под названием «Микки Финн».
— Но ведь тогда... — Джесс на мгновение замолчал, все еще пытаясь освоиться с таким поворотом дела, — Но ведь тогда они бы почувствовали это, когда пришли в себя? Поняли, что им дали наркотики?
— В нормальных условиях да. Но дело в том, что, когда они очнулись, они оказались в более чем ненормальных условиях! Я не утверждаю, что они не испытывали никаких симптомов слабости, головокружения или вялости, конечно, все это они чувствовали! Но разве не естественно, что они приписали такие физические симптомы действию катастрофы? И что еще более естественно, постарались по мере сил скрыть эти симптомы, умолчать о них? Они наверняка постеснялись бы признаться в своей слабости и тем более обсуждать ее причины. Ведь это чисто человеческая черта — стремление показать себя соседу в минуту опасности или бедствия с самой лучшей стороны.
Джесс ответил не сразу. Чтобы переварить смысл всего сказанного, понадобилось бы, как я узнал на своем опыте, немало времени. Поэтому я и дал ему возможность подумать и терпеливо ждал, прислушиваясь к тихому плачу ветра, шуршанию мириадов ледяных кристаллов, несущихся по замерзшему снегу, и мысли мои были так же мрачны, как эта мрачная, темная ночь.
Читать дальше