Елена Селиванова - Без белых роз

— А куда мне деться? Куда? Я обиделась на всех. И на тетку: нашлась воспитательница с кулаками. Выдеру, говорит, тебя, как сидорову козу. На все село кричит: «Я тебе, шлюха, покажу, как письма блатные получать!» Разве я виновата, что мне прислали письмо: «Мы тебя под землей найдем! Тебе осталось жить немного». Если бы тетка умной была, она бы за меня заступилась, а не набросилась с кулаками… Вот и приехала я на вокзал, а денег на билет нет… Решила пойти по квартирам с тетрадкой, как будто выясняю, нет ли первоклассников, а если хозяева отвернутся или в другую комнату уйдут, то украду денег на билет в Краснодар. В квартире, где живет вот эта девочка, я взяла приемник. А когда она меня укусила, я схватилась за ножик… Перед отходом поезда меня задержали…

Подсудимая замолчала. Вроде сказала все. Что еще от нее ждут? В это время, как в школе, подняла руку потерпевшая:

— Я ее укусила потому, что она мне руки веревкой хотела связать.

При задержании у Марины нашли два письма. Написанные разными почерками и разными карандашами, они начинались одинаково: «Здравствуй, Мурка!»

В одном письме угрожали:

«Не забудь про левую руку! Если ответа от тебя не дождусь, то будет все, как я обещал. Дормидон приедет после 2 февраля, только не знает, как найти тебя, девочку-паиньку, как до тебя добраться».

— Что вы скажете в последнем слове? — спросил Марину судья после того, как выступили прокурор и адвокат.

Она бы сказала много. Несколько ночей не спала, думая, о чем просить суд в последнем слове. Даже половину ученической тетрадки исписала. Соседка по камере уговаривала начать так: «Прошу прощения у потерпевшей и у своих родителей…»

Такое начало Марине не понравилось. Ни она у них, а они пусть просят прощения, что натравливали друг на друга. Может, назло им, дорогим родителям, она и пошла в компанию Дормидона, Генки и Андрея, закурила там первую папиросу и выпила первую рюмку водки, а потом до утра бродила по городу, хоть и хотелось пойти лечь в свою постель. Мать была аккуратной и любила в доме порядок. Как ей хотелось вывести родительницу из себя и добиться, чтобы та ее оскорбила! Тогда бы нашелся повод уехать к отцу на Север. Подальше от дома и от этой компании подонков. Пугать надумали. Руку обожгли, добиваясь клятвы, что никому не расскажет о их грязных делишках. Вспомнила, как они хохотали, узнав, что она хочет стать следователем. Добились своего: кто ее теперь, с судимостью, примет в юридический институт?

— Да скажи ты ей, чтобы попросила судей не лишать свободы! — крикнула мать отцу, сидевшему на другой скамейке у окна.

— Пусть получает, что заслужила!

Эти слова услышали судьи, и Марина тоже. Вот тогда она и произнесла свое последнее слово:

— Что заслужила, то и получить должна — папа прав.

Ее приговорили к четырем годам лишения свободы в колонии для несовершеннолетних.

Отец в тот же день уехал на Север. На свидание пришла мать.

Ничего не сказала ей дочь: ни здравствуй, ни прощай. Сидела молча, опустив глаза. Только когда конвоир позвал ее, сообщив, что свидание окончилось, мать увидела, как вздрогнули плечи девочки, как она закрыла ладонью рот.

Мать успела крикнуть:

— Я обжалую приговор! Я еще приеду. А ты пореви, легче будет.

Попросив адвоката написать жалобу и выступить с защитой в областном суде, мать осужденной вылетела с Урала в Краснодарский край. Областной суд назначил слушание дела через восемнадцать дней, а ее ждала работа.

Отец… Он пожал плечами: «Плачу алименты немаленькие. Причем аккуратно. А что там произошло между матерью и дочкой, пусть сами разбираются. Я-то тут при чем?»

…Признаюсь, дело Марины ошеломило меня. Ей четырнадцать лет! С одной стороны, одаренная девчонка, с другой — разбойница. Не укладывались в голове сплошные пятерки со строчками письма: «Здравствуй, Мурка!» Как будто она на качелях, то вверх полетит, то вниз и сердце замрет — вдруг оборвутся качели.

Если областной суд снизит наказание, что будет с ней дальше? К тетке в деревню она не поедет — даже на свидание к ней не вышла. Отец отказался чем-либо помочь дочке: «Пусть получает, что заслужила!»

Мать? Но между ней и дочерью стена отчуждения. Как разрушить эту стену?

С этими мыслями я шла в областной суд выступать по делу Марины. Очень волновалась, как будто она была не подзащитной моей, а дочерью, попавшей в беду. Мне хотелось не только подать руку ей и вытащить из болота, но и отмыть ее от грязи. Как это сделать?