Елена Селиванова - Без белых роз

Люди захохочут, выступающий растеряется:

— Какой чуб? Я ведь лысый…

— Но ведь был же у тебя до лысины чуб? И вообще регламент соблюдать надо. Женщин вон детишки дома ждут. Плачут.

На суде свидетели скажут, что в цехе не на шутку опасались «черного списка». Где и надо выступить — помалкивали. Никому не хотелось быть принародно оплеванным. А пьянице только того и надо.

После очередной проработки не пришел жестянщик на фабрику совсем. Целую неделю пьянствовал и, вытирая пьяные слезы, кричал на весь подъезд:

— Как они ко мне, так и я к ним! Никуда не денутся. Без меня ремонта не сделают. Вот и пусть ждут, пока я пропьюсь в доску. Пей, Анна! Сбегай-ка, Васенька, принеси три бутылки вина, чтобы на опохмелку хватило. Уважь отца!

— Уважь его, — просила сына мать.

Спустя полчаса, подавая стакан вина семнадцатилетнему Василию, отец снова сказал:

— Уважь отца!

— Да уважь ты его! — в угоду мужу повторила мать.

От выпитого у сына закружилась голова, потянуло ко сну. Он, не выключив телевизора, не расстилая постели, лег на диван.

Проснулся от страшного крика матери. Даже не сразу понял, где она: на балконе или на кухне. Опять, наверное, дерутся! Когда это кончится?

Крик повторился:

— Вася, сынок! Убьет ведь!

Побежал на кухню, схватил занесенный кулак отца, скрутил ему руки и, не помня себя, начал бить.

Позже судебно-медицинский эксперт скажет: можно было спасти Баранова-старшего, если бы в течение трех дней, пока он жил, ему была бы оказана медицинская помощь.

На суде выяснилось, что жестянщик гонялся за женой с топором, сломал ей ребро, избил до сотрясения мозга. Но об этом говорили свидетели. А Василий никакой тени не бросил на отца. Твердил одно и то же: «Виноват я!»

А наказание грозило, с учетом несовершеннолетнего возраста, до десяти лет лишения свободы.

— За что ты так жестоко избил отца?

— За то, что он маму бил. Она сильно кричала.

Коллектив кондитерской фабрики выдвинул общественного защитника, наказав ему строго-настрого: «Проси суд, чтобы не лишали свободы. Так и скажи: «Довел пьяница-отец парня».

Поступило в суд и письмо от коллектива автотранспортного техникума. Вот это письмо:

«В суде находится дело Василия Баранова, нашего выпускника. В техникуме он учился хорошо, получал повышенную стипендию. Он комсомолец. Это дисциплинированный, скромный, застенчивый подросток. Не было ни одного случая нарушения им трудовой дисциплины. Не было у него с товарищами конфликтов, в группе его уважали.

Но мы все знали, что дома у него тяжелая обстановка: отец и мать алкоголики. И Вася стыдился этого, замыкался в себе. Преподаватели сочувствовали ему, старались помочь. Особенно он стал переживать в последний год, когда надо было готовить и защищать дипломный проект. Не раз мы беседовали с матерью.

Мы думаем, что преступление, совершенное Васей, — это результат длительного, систематического расстройства нервной системы, сильного душевного волнения. Мы просим отнестись к Василию гуманно, не лишать его свободы».

Это письмо прислала классный руководитель техникума, а до этого она сама пришла в прокуратуру и очень просила следователя, чтобы ее допросили в качестве свидетеля.

— Не под силу подростку выдержать такую обстановку, которая сложилась в доме Барановых. За три года учебы мы не слышали от Василия даже бранного слова… Все, что с ним произошло, — результат нервного срыва…

Учительница очень волновалась, говорила так, будто на скамье подсудимых не бывший ученик, а очень близкий, родной ей человек.

И опять притихший зал слышал слово, которое в суде повторяли один за другим все одиннадцать свидетелей, выступавших по делу.

— Довели! — говорит сестра потерпевшего.

— Довели! — утверждает бабушка подсудимого. — Вася писал нам в деревню: «Приезжайте скорее. Они опять пьют».

С подобными просьбами обращался он и к другим родственникам. Эти короткие письма, написанные крупным почерком, взывали о помощи. Вот, может быть, тогда и надо было изолировать мальчишку от родителей, чтобы не отравляли они его детство. Но родственники, в лучшем случае, приезжали, журили пьяницу-отца и стыдили мать и уезжали, оставляя Василия без помощи.

И он замкнулся, замолчал: стоит ли писать, на кого-то надеяться, если все остается по-прежнему?.. Добавлялись лишь отцовские упреки: «Зачем писал, щенок! Не они, а я тебя кормлю!»

В центре большого города, в многоэтажном доме, произошла эта трагедия. Кто в ней виноват? Я ищу ответа на вопрос в показаниях соседей — тех, кто жили с Барановыми на одной лестничной площадке, за стеной их квартиры или в одном подъезде. Люди как люди. Николай Васильевич из соседней квартиры — заместитель директора одного из заводов. Человек степенный, солидный. Он авторитетно заявил суду: