Батья Гур - Убийство в субботу утром

Теперь Джо не стал бы так настаивать на аборте. Он уже не помнил аргументов в оправдание своего решения не плодить новых обитателей этого мира. Зато явственно помнил день, когда привез ее домой — бледную, ослабевшую, не перестающую плакать, — в неотапливаемую квартиру, где ее два дня непрерывно била дрожь, пока он носил ей чашки чая, которые все равно не согревали. Он не мог себя заставить до нее дотронуться.

Через два месяца Джо отвез ее в аэропорт, и всю дорогу она не разжимала решительно сжатых губ. Она улетела в Нью-Йорк. А спустя два года он не стал чинить ей никаких препятствий, когда она дала ему знать, что хочет «все оформить официально», и вернулась в Израиль за разводом. Что-то в выражении ее лица сделало тогда невозможным даже намек на возобновление отношений. Она его не простила.

Правда была в том, думал Джо, уставившись в обложку книги, что он очень любил ее, но так, как мог, своей эгоистической, детской любовью, и идея начать все сначала была обречена еще в зародыше.

С тех пор прошло двадцать лет и еще семь со времени его женитьбы на Дале, которая сообщила о своей беременности только тогда, когда уже ничего нельзя было сделать. Глядя на Даниэля, он всегда чувствовал радость, любовь, но и огромную тревогу, особенно по ночам, когда он просыпался и шел проверять, жив ли ребенок. Только с сыном, думал Джо, глядя в книгу у себя на коленях, он ощущал тепло и защищенность, оттого что был любим просто так, ни за что.

И еще иногда с Иоавом.

Их отношения с Иоавом, которые он расценивал как одно из чудес своей жизни, были источником постоянного напряжения между ним и Далей. Посреди ночи, как правило, обратясь лицом к стене, Даля риторически спрашивала: «Так почему с Иоавом все по-другому? Просто потому, что он моложе тебя и восхищается тобой? Принимает тебя таким, какой ты есть? Или у экс-Дон-Жуана есть своя маленькая тайна? И в этом все дело?»

Джо улыбался. Психоаналитики знают, что в любом человеке есть скрытая гомосексуальность; в каждом мужчине — женское начало, а в каждой женщине — мужское, отсюда элемент влечения к представителям своего пола.

Он сам объяснил это Дале: «Мы носим внутри себя все данное Богом разнообразие — гомосексуальность и саморазрушение, злость и коварство, садизм и мазохизм — много всего. Весь вопрос в соотношении, разница между здоровьем и болезнью заключена лишь в этом. Так случилось, что я люблю женщин. Да, и мужчин тоже, но в моей личности гомосексуальный фактор не является доминантным, он латентен». Даля предпочла воспринять только последние слова, игнорируя все предшествующие.

Первый упрек, который она швырнула этим утром, содержал жестокую правду, хотя, как всегда, в ее словах не было ничего нового. Иоав Алон, который был младше Джо на десять лет, восхищался им безоговорочно, был с ним откровенен и был от него зависим. Джо для него, очевидно, представлял отцовское начало, суррогатную фигуру «старшего брата». Они никогда не говорили об этом прямо.

В рамках их отношений Иоав отвечал за практическую сторону жизни (Джо не знал, как заменить пробки) и держал друга в курсе всего, что делается в мире (Джо никогда не читал газет), и выражение «надо спросить Иоава» стало разменной монетой в игре «ты мне — я тебе»: «я эксперт по внутреннему миру, а ты по внешнему».

Они встретились, когда у Джо вскоре после развода завязался роман с сестрой Иоава. Это она привела Иоава в квартиру в Арноне, где Джо жил много лет до того, как это место приобрело известность, а когда они расстались через два месяца, Иоав продолжал приезжать с упорным постоянством, без предупреждения и слушал разговоры людей, которые всегда толпились в доме. Он начал оставаться ночевать, если только Джо не принимал какую-нибудь даму, а Джо не ложился до глубокой ночи и разговаривал с ним или куда-нибудь его увозил.

Он привел Оснат, чтобы познакомить с Джо, еще до того, как представил ее своим родителям. Даля его рассматривала как часть мира своего мужа, так к нему и относилась. И только в последний год она стала с раздражением намекать на особо тонкое понимание, установившееся между ее мужем и опаленным солнцем офицером — коренным израильтянином, который становился мягче в компании старшего друга.

За последний год — Джо это чувствовал — Иоав тоже от него отдалился. Только один раз он непринужденным тоном спросил: «Что это с тобой творится?» Иоав сперва сделал вид, что не понимает, о чем речь, потом покраснел и буркнул: «Это все чертова работа; всю кровь высасывает». Джо попытался копнуть поглубже, но Иоав ушел от вопросов. Теперь они вместе часами сидели в тишине, разговаривали мало и только на обыденные темы. Хотя Джо знал, что причина отдаления Иоава не связана с ним самим, это причиняло ему такую боль, что он не мог заставить себя преодолеть барьер. Он обращался с другом предельно деликатно и тактично, как с подростком, ничем не выдавая обиды.