Наталья Александрова - Сокровище Великих Моголов [litres]

Пташкин протянул ему маленькую бархатную коробочку.

– Вот, это мне отдал ювелир… я не знал, что с этим делать, но раз уж вы все равно знаете…

Сарычев убрал коробочку в карман и переглянулся со мной. «Верю ли я этому барану?»

Я ему, пожалуй, верила – он был слишком глуп, чтобы придумать такую историю. Но тогда, выходит, в квартире Сарычева за те двадцать минут один за другим побывали Клык, Пташкин и еще кто-то неизвестный, кто ее и убил…

Ну, просто какой-то проходной двор!

Во всяком случае, Пташкин уже рассказал нам все, что мог, и дольше держать его не имело смысла.

Мы с Сарычевым обменялись красноречивыми взглядами, и Арсений уже хотел отпустить Пташкина, как вдруг тот снова заговорил блеющим голоском:

– Вы вот сказали, чтобы я вспомнил то утро… насчет документов, и вообще… и я тут вспомнил еще кое-что…

– Ну, говори!

Пташкин широко открыл свои голубые глаза, но смотрел при этом не на нас и не на что-то определенное – он смотрел куда-то в прошлое, в тот роковой день, когда была убита Елена Марецкая.

– Там… на полу… лежала такая маленькая золотая штучка… ну, которыми застегивают рукава рубашек…

– Запонка, что ли? – подсказал Сарычев.

– Вот-вот, запонка… она лежала на самом виду, около ноги Елены Сергеевны…

Я тоже явственно вспомнила, как вошла на кухню, как увидела босую ногу хозяйки… отдельно, чуть в стороне, лежала изящная домашняя туфелька. Но никакой запонки на полу не было…

А Пташкин продолжал, уставившись на что-то невидимое нам:

– Красивая такая запонка… с птицей…

– С птицей? – переспросила я. – С какой птицей?

– Ну, такая красивая птица… как бы сказать… – Он делал руками странные жесты. – Можно, я нарисую?

Я торопливо достала из сумки блокнот и ручку, дала Пташкину. И он неожиданно ловко и точно изобразил на листке из блокнота птицу. Не просто птицу – павлина с распущенным хвостом…

Вот интересно – оказывается, этот баран неплохо рисует…

Он перехватил мой взгляд и смущенно проговорил:

– Я в детстве очень хорошо рисовал. Особенно всяких птичек. В первом классе нарисовал таких красивых цыплят, меня учительница даже похвалила…

Надо же, какие в людях открываются неожиданные черты и таланты!

Впрочем, я отвлеклась на художественные способности Пташкина, а гораздо важнее то, что он вспомнил. Если он ничего не путает, на полу лежала запонка. А когда я пришла на место преступления – этой запонки там не было.

Что это значит?

Во-первых, что ее кто-то уронил до прихода Пташкина. Во-вторых, что ее кто-то забрал после его ухода. И этот кто-то, скорее всего, – убийца Марецкой…

И еще одно.

Где-то я уже видела похожую запонку…

Глубоко задумавшись, я упустила тот момент, когда Пташкин выскользнул из машины и бросился бежать, не оглядываясь.

Нет все-таки, какой фантастический дурак, правильно сказала Карина. Но ясно, что он оказался в квартире Сарычева по неудачному стечению обстоятельств, и убивать свою начальницу ему не было никакого резона. Да и кишка у него для этого тонка…

– Значит, вы поругались, ты ушел. Затем пришел убийца, а потом – этот баран Пташкин. Причем убийца еще не ушел, наверняка где-то спрятался. Так что Вове еще повезло, мог бы там и остаться мертвым на полу рядом с любовницей, если бы сразу не убежал. А убийца взял с пола ту штуку и ушел, а после него пришел Клык, забрал документы и тоже ушел. А уж после пришла я. И удивительно, что соседка их всех не видела. А может, видела, но решила все на тебя свалить. Ты ей ничем не насолил? Черт, ну где же я видела эту запонку?…

Тут я осознала, наконец, что разговариваю сама с собой, что никто мне не отвечает.

Я повернулась назад и едва не вскрикнула, до того страшным было лицо Сарычева. Весь какой-то сизо-красный, скрипит зубами и что-то бормочет. Глаза кровью налились, руки дрожат. Может, у него инсульт?

– Арсений, что с тобой? – испуганно спросила я. – Тебе плохо?

– А ты как думаешь? – вызверился он на меня, но тут же отвернулся. – Нет, мне хорошо! Мне просто прекрасно! Оказывается, она мне изменяла – и с кем? С этим… – Он прошипел неприличное слово, и я поняла, что он в бешенстве.

Чтобы наш шеф, этот вечно вежливый до занудства, никогда не повышающий голоса сухарь начал ругаться матом… ну, я вам скажу, это что-то. Вот как его зацепило, ну, у мужчин всегда так. Непохоже, чтобы он жену сильно любил, но ревность – это святое.

– Господи, какой же я идиот! – Сарычев стукнул кулаками по переднему сиденью.