Павел Орлов: Оперативный гамбит

Однако давайте вернемся на детскую площадку, под «грибок». Человек, которого я в данный момент здесь ожидаю, — личность в своем роде уникальная. Подлинное имя его я называть не буду — это, не сочтите за кокетство, государственная тайна, — а его рабочий псевдоним ничего особенного собой не представляет. Обычная русская фамилия — ну, допустим, Терентьев. Хотя я называю его просто Иванычем.

Этого человека передал мне в свое время мой первый наставник Коля Николаев из Московского РУВД, где я начинал службу. Собственно, само знакомство с Терентьевым состоялось чуть раньше и при весьма любопытных обстоятельствах. Коля тогда уже написал рапорт о выходе на пенсию, но пока еще никому об этом не говорил, и начал потихоньку сворачивать свои дела.

В тот вечер мы уже собирались домой, когда он неожиданно сказал:

— Пойдем, Паша, в «Аленку» — по соточке пропустим.

— Зачем в кафе идти? — удивился я. — Ты что— забыл? У Нинки Шляховой из следствия день рождения сегодня. Мы тоже приглашены как дружественное подразделение, так что…

— Там и без нас народу хватит, — перебил Николаев. — А мы с тобой в «Аленушке» причастимся. Дело есть, Паша! С человечком одним хочу тебя познакомить.

Ну, раз дело, то тут с Колей спорить было абсолютно бессмысленно. Мы уже достаточно долго проработали вместе, дабы я это усвоил. Поэтому молча проверил окно, опечатал сейф и, окинув напоследок взглядом кабинет — всели в порядке, ничего ли не забыли выключить, — запер дверь и спустился вниз.

Мы заскочили в гастроном напротив за водкой, после чего втиснулись в троллейбус и через пару остановок сошли возле кафе с ласковым названием «Аленушка». Это сейчас оно чистое и уютное — я там иногда по старой памяти появляюсь, — а тогда это был средней паршивости шалман. Насчет поесть там всегда было не очень — в лучшем случае закусить, а вот выпить — напротив, без проблем. Основной контингент посетителей тогдашней «Аленушки» составляли невзрачные субъекты — в недавнем прошлом интеллигенты, еще не совсем спившиеся, но уже твердо вставшие на этот зыбкий путь. На их фоне мы с Николаевым в глаза особо не бросались, и, наверное, именно поэтому он и облюбовал это место для встреч со всякого рода «человечками» — сиречь с агентурой.

Мы встали в конец небольшой очереди. Когда через пару минут она подошла, Коля, по-свойски кивнув знакомой буфетчице, заказал несколько бутербродов, три овощных салата, три томатных сока, а затем, чуть нагнувшись через прилавок, заговорщицки прошептал:

— Зоенька, и три чистых стаканчика нарисуй, будь добра.

— Только осторожно, смотри, — понимающе усмехнулась та. — А то заведующая на нас за это ругается.

Я отнес тарелки с салатами и бутерброды за свободный столик, а, когда вернулся за остальным, Николай как раз рассчитывался.

— У тебя двадцать семь копеек будет? — повернулся он ко мне.

— Наверное… — пожал я плечами, но, сунув руку в карман куртки, кошелька там, к своему удивлению, не обнаружил.

«Странно… Неужели в кабинете оставил? Нет, не может быть — перед уходом же специально проверял, все ли взял: кошелек, ключи…» Я похлопал себя по карманам и тут с ужасом обнаружил, что связка ключей — от дома, от рабочего кабинета, от сейфа — тоже исчезла. Я начал судорожно проверять другие карманы — но тщетно…

— Что случилось? — удивленно спросил Николай, видя мое замешательство.

— Кошелек пропал… — убитым голосом произнес я. — И ключи…

— Как пропали? Подожди ты, не гони… Может, в конторе оставил?

— Нет, точно с собой были — я ведь сам кабинет закрывал.

— И сколько там было?

— Рублей десять… Да хрен с ними — ключи главное.

Переживал я, действительно, больше не за деньги — хотя сумма была по тем временам немаленькая. Беда в том, что, кроме ключей, потерять которые — головняк тот еще, на связке находились личная печать и личный жетон, за утрату коих полагается взыскание. А это, в свою очередь, означает, что премия, по традиции причитающаяся всему личному составу отдела угрозыска к предстоящему вскоре Дню милиции, лично мне уже не светит. Воистину, беда не приходит одна…

— Ладно, пошли! — Коля всучил мне поднос со стаканами, а сам, положив в карман сдачу, направился в сторону занятого мною столика.

Я послушно последовал за ним и расстроенно плюхнулся на стул — мне, честно говоря, было уже не до чего. А тут еще, представьте, какой-то мужичок весьма неопределенного возраста, с небритой физиономией и в потертом плащике довоенного покроя — типичный люмпен, словом, — подошел и, глядя на меня водянистыми красноватыми глазами, угрюмо поинтересовался: