Кэролайн Грэм - Убийства в Бэджерс-Дрифт

С самого начала она изо всех сил сопротивлялась не вполне искренним советам Барбары по поводу одежды, макияжа и дизайна своей комнаты. Ей она нравилась такой, какой была — старые игрушки, лоскутное одеяло, школьные учебники и все прочее, — и от предложения Барбары по поводу того, как сделать обстановку более женственной (шторки с оборочками, слюнявые обои Пьеро и ковер с рисунком из ракушек), ее тошнило. Джуди говорила себе, что слишком умна, чтобы читать идиотские журналы, за которыми Барбара провела, наверное, полжизни. Как будто можно стать новым человеком, заморив себя голодом и выщипав брови. Но псевдоматеринских советов надолго не хватило, и вскоре Барбара скатилась к повседневной рутине, которая так и осталась с тех пор неизменной. Она отдавала указания горничной, ходила к парикмахеру, в спортивный клуб и по магазинам одежды и изучала дома то, что Джуди звала «Гарпий-базар и прочее страхолюдство».

Джуди не была счастлива. Она перестала испытывать это чувство с того самого дня, когда умерла ее мать. То есть в том смысле, как может быть счастлив единственный ребенок любящих родителей. Но несчастье тех двоих, что жили теперь в их доме, доставляло ей некое удовлетворение. А еще был Майкл Лэйси. Или, вернее, не был. И никогда не будет. Об этом она напоминала себе всякий раз, когда крохотный червячок надежды пробирался в ее сердце. Не потому, что Майкл был таким красивым (даже после несчастного случая у него все равно оставалось самое прекрасное в мире лицо), а из-за его работы. Художник должен быть свободен. Только на прошлой неделе он сказал ей, что собирается в путешествие: учиться живописи в Венеции, Флоренции и Испании. В совершенно расстроенных чувствах она воскликнула: «Когда, когда?!», — но он только пожал плечами и произнес: «Когда-нибудь… Скоро». После того как состоялась помолвка его сестры Кэтрин, та редко появлялась дома, и Джуди иногда приходила к нему в коттедж, прибиралась, варила ему кофе. Правда, не слишком часто. Она старалась появляться там пореже, втайне надеясь, что он начнет скучать по ней.

Две недели назад Майкл взял ее за руку и подвел к окну, взялся за подбородок, рассматривая ее лицо, а потом сказал:

— Я бы хотел тебя нарисовать. У тебя удивительные глаза. — Он говорил отстраненно, как будто был скульптором, а она — интересным обломком камня, но сердце Джуди растаяло (вот оно, настоящее обновление!), и ее мечты обрели новую силу. Однако с тех пор он больше ни разу не упоминал об этом. Несколько дней назад она снова пришла к коттеджу, увидела через окно, что он работает, и, не найдя в себе смелости, чтобы потревожить его, тихонько побрела обратно. Больше Джуди туда не возвращалась, боясь, что нежеланный визит лишит его терпения и приведет к тому, чего она боялась больше всего — окончательному разрыву.

Тревор Лесситер свернул «Телеграф» и посмотрел на дочь, которая, как обычно, будто находилась где-то в другой реальности. Он не понимал, что творится у нее в голове, и как это возможно — быть рядом с человеком каждый день и при этом скучать по нему, словно он отсутствует. Он радовался, что она не стала, вопреки настойчивым намекам Барбары, переезжать на квартиру в Пиннере, «чтобы быть поближе к работе». Джуди теперь не делала ничего по дому. А раньше она с такой гордостью полировала вещи своей матери и расставляла цветы. Теперь же то, с чем не справлялась миссис Холланд, так и оставалось несделанным. А когда они с Барбарой ругались (что в последнее время происходило едва ли не постоянно), он замечал в глазах Джуди удовольствие, которое глубоко ранило его. Он знал, что она думает: «Так ему и надо». Тревор смотрел на свою жену, на ее высокую грудь и тонкую талию, и у него кружилась голова от желания. Но не от любви. Он теперь понимал, что уже не любит ее, и даже не знал, любил ли когда-то, но она все еще сохраняла власть над ним. Очень большую власть. Если бы только он смог поговорить с Джуди. Постараться объяснить ей, как его завлекли, почти что обманом, в этот брак. Конечно, сейчас, когда она сама влюбилась, она поняла бы его. Но он дрожал при одной мысли об этом. Тревор знал, что молодежь всегда нервирует, даже оскорбляет открытие сексуальности в собственных родителях. А постоянное безразличие и недоброе отношение дочери теперь вызывали подобные же чувства и в нем самом. Несколько лет назад он ни за что бы в подобное не поверил.

Тревор вспоминал, как после гибели матери она ждала его возвращения после срочных поздних вызовов, грела ему шоколад, а потом следила, чтобы он обязательно его выпил. Джуди принимала с крайней аккуратностью все сообщения для него и выслушивала болтовню пациентов с вниманием и сочувствием, которое должна была демонстрировать его супруга. Когда он сейчас смотрел на ее грустное пухлое лицо, ему казалось, что он отрекся от чего-то бесценного, променяв его на дешевку.