Стивен Бут - Чёрный пёс

Купер вспомнил свой первый визит в «Солнечные часы». Вспомнил испачканную пятнами крови кроссовку, которая стояла на кухонном столе, на номере газеты «Бакстон эдвертайзер», и напряженную атмосферу, словно толстым одеялом укутавшую все комнаты. Вспомнил старую леди, расстроенную чем-то гораздо более серьезным, чем невинная находка кроссовки пропавшей девочки.

— Интересно, было ли это причиной для ссоры, — сказал Купер, — и если да, то кто на чьей стороне был?

— В любом случае, — нахмурилась Фрай, намеренно не обратив внимания на его слова, — рассказ Милнера о том, где он находился в субботу вечером, с самого начала был полной ерундой.

— Ты так думаешь?

— Мы не смогли найти никого, кто бы его запомнил. Тем вечером он мог быть где угодно.

— Но на месте преступления его тоже никто не видел.

— Старший инспектор считает, что попробовать все равно стоит. Да и Милнера не сравнишь с Дикинсоном. Думаю, что сейчас мистер Тэйлби уже «колет» его в управлении.

Какое-то время Купер молчал, стараясь лечь так, чтобы ослабить боль в груди.

— Эндрю Милнер врет совсем по другой причине, — заявил он вдруг.

— Но ведь ты же сам сказал, что все совпадает!

— Конечно, совпадает. Совпадает с фактами. Но он не мог убить Лауру Вернон.

— Это еще почему?

— Просто потому, что не мог, — пожал плечами Бен.

— А ты знаешь, что ты псих? Всего на шаг от психушки, — сообщила ему Диана.

После этого они какое-то время хранили молчание. Их окружали звуки леса. Небольшая стайка галок сделала круг над соседним утесом. Их резкие, металлические крики заглушали все другие звуки, доносившиеся из долины, пока птицы постепенно не вернулись в свои гнезда.

Текли минуты, но ничего не происходило. Трое пожилых джентльменов все еще стояли возле припаркованного перед зданием фермы пикапа. Еще через полчаса солнце должно было окончательно скрыться за горами. Фрай вернула Куперу бинокль, а потом повернулась на бок и выудила из кармана куртки пакетик с разноцветными леденцами.

— Где-то я читала, что всегда надо брать с собой съестное, когда идешь в холмы. Для пополнения энергии, — сказала она.

Купер взял леденец и стал в задумчивости сосать его. Он смотрел на коллегу со слегка озадаченным выражением лица. Фрай как будто почувствовала на себе его взгляд и отвернулась, притворившись, что рассматривает что-то в лесу. Над долиной, оставляя за собой слабый след, пролетел в направлении Манчестера реактивный самолет.

— Диана… — осторожно начал Бен.

— Что?

— А что случилось с твоей семьей?

Фрай продолжала смотреть прямо перед собой. Ее челюсти сжались, а сухожилия на шее напряглись. Больше она никак не показала, что услышала его вопрос.

Купер изучал ее профиль, пытаясь настроиться с нею на одну волну, чтобы понять, как она себя ощущает. Но лицо женщины оставалось все таким же каменным и невыразительным, а глаза ее были устремлены на что-то, что могло прятаться глубоко в лесу или даже за ним.

Черный дрозд зашуршал под деревом сухими листьями, посвистывая и беседуя с самим собой. Где-то ниже по склону запуталась в ржавой проволоке куропатка. Послышался шум машины, которая ехала из Мюрея в направлении Идендейла.

— Если не хочешь, можешь не говорить, — мягко произнес Купер.

Диана повернула к нему голову. Ее губы сжались в узкую линию, но глаза оторвались от видимого только ей горизонта и встретились с его взглядом.

— Иногда я просто не могу понять тебя, Бен, — сказала она.

— Что же во мне такого загадочного?

— Почему вдруг ты решил, что сейчас самое время обсудить мою частную жизнь?

— Думал, что тебе захочется поговорить, пока мы ждем.

— А ты не сильно удивишься, если я скажу тебе, что больше всего на свете мне сейчас хочется заехать тебе по носу?

— На твоем месте я не стал бы этого делать. Крик боли выдаст наше местоположение.

— Как скажешь.

Еще пять минут они пролежали неподвижно. Скворец продолжал свой монолог среди листьев росших у подножия холма деревьев. Ветки одного дерева качались под тяжестью прыгающей по ним белки. Откуда ни возьмись появилась большая ночная бабочка — она хлопала крыльями перед глазами Дианы, пока та ее не прогнала. С Целины взлетела крупная неясыть.

Наконец девушка глубоко вздохнула.

— Органы опеки забрали меня из дома, когда мне было девять лет. Они объяснили, что родители развращают мою старшую сестру, которой тогда было одиннадцать. Причем и мать, и отец. После этого мы жили в приемных семьях, переезжая с места на место. Их было так много, что я совсем их не помню. Прошли годы, прежде чем я поняла, что мы нигде не задерживались надолго из-за моей сестрицы. Куда бы мы ни приезжали, от нее были одни только неприятности. Ее никто не мог обуздать. Но я на нее молилась и наотрез отказывалась с нею расстаться.