Борис Старлинг - Видимость

«Экспресс» была ужасной газетой, что было одной из главных причин, по которой она нравилась Герберту, и интерес к ней длился ровно столько, сколько длилось обычное путешествие в метро, ​​что было достаточной рекомендацией для любого журнала. Однако сегодня он прочитал «Экспресс» в первую очередь, чтобы не думать о де Вер Грине, - упражнение, которое предсказуемо оказалось бесполезным.

В пять лет Герберт был Смотрителем. Нет, он был Наблюдателем; лучший оперативник наблюдения во всей службе. Быть Наблюдателем было все равно что играть на барабанах; почти каждый мог это сделать, но очень немногие могли делать это хорошо.

По мнению всех, кто имел право вынести такое суждение, Герберт был выдающимся человеком. Его зрение и слух были очень хорошими, он был быстро мыслит и способен хорошо реагировать на неожиданности, и он был бесконечно терпеливым, мастер тонкого искусства, которое чертовски убедительно действовало.

И он был ближе всего к человеку-невидимке. Он не был ни карликом, ни великаном, ни отвратительно уродливым, ни до тошнотворно красивым, на полпути между пивной бочкой и фасолью. Короче говоря, он был из тех людей, которых можно не заметить на улице.

Многие люди просто достаточно отличались от нормы - чем бы это ни было - чтобы посторонний заметил их даже на пару секунд.

Только не Герберт. Он был совершенно невзрачным, исключительным лишь в том смысле, что он был обычным.

Нетрудно представить, что это может сделать с мужской психикой.

Но вернемся к де Вер Грину и обратно к Дональду Маклину.

Май 1951 года, полтора года назад. Пять месяцев следили за Маклином в поисках новых доказательств его предательства; у них уже было достаточно, чтобы повесить его несколько раз, но их доказательство было получено из закодированных сообщений, отправленных на советские станции и с них и расшифрованных в рамках программы Венона.

Захватить Маклина на таких доказательствах значило бы предупредить Москву о том, что их шифры были взломаны, что вызвало бы больше проблем, чем решило бы. Итак, приказ вышел: поймать его пальцами в баночке из-под конфет.

За Маклином следили только в Лондоне; Наблюдателей отозвали каждую ночь, когда он садился на поезд домой в Тэтсфилд, на границе между Кентом и Сурреем. Де Вер Грин - в то время глава отделения A Branch, под чьим надзором находился надзор, - постановил, что нет смысла преследовать Маклина дальше, чем Чаринг-Кросс.

За пределами Лондона передвижение советских чиновников было ограничено. Поэтому они вряд ли решились на контакты, которые с таким же успехом можно было бы установить в городе. Кроме того, Тэтсфилд был маленькой деревней; Там было практически невозможно наблюдать за Маклином, не привлекая внимания.

Это был призыв де Вер Грина, и, несмотря на все, что случилось позже, он был совершенно правильным.

Шесть футов четыре дюйма, одетый в потрепанное твидовое пальто и мятую трилби в то время, когда в моде были хомбурги Энтони Идена, за Маклином было легко следить. Он знал, что Пятеро тоже его преследуют, хотя, вероятно, думал, что им следовало бы смущаться из-за того, что им приходилось преследовать представителя высших классов. «У меня ужасные неприятности», - говорил он людям. «За мной следят члены».

Алкоголь сделал его нескромным. Однажды Герберт достаточно близко подошел к нему в пабе, чтобы услышать, как Маклин сказал: «Я работаю на дядю Джо. Я английский шипящий.

Пятница, 25 мая, была днем ​​рождения Маклина. В тот обеденный перерыв министр внутренних дел подписал приказ, разрешающий его допрос, который начнется в следующий понедельник. Когда он прибыл в Чаринг-Кросс, чтобы успеть на счет 5:19, Герберт был немедленно поражен переменой в поведении Маклина. Обычно он ходил с сгорбленными плечами и сунул руки в карманы, но в тот вечер он казалось, он спустился по платформе с пружинкой в ​​шаге. Поля его шляпы были подняты по всему периметру, и на нем был веселый галстук-бабочка. На этот раз он казался в хорошем настроении.

Затем Маклин повернулся и помахал рукой, и Герберт понял. Он знал.

Маклин не мог точно сказать, где находятся его тени, но он все равно помахал рукой, прежде чем легко запрыгнуть на поезд. Возможно, он думал, что ведет себя стильно, но Герберт считал это высокомерным; идиотизм тоже в том, что он раскрыл.

Герберт подошел к ближайшей телефонной будке, без церемоний выгнал старушку в сторону и позвонил де Вер Грину, который уехал за город и не хотел, чтобы его выходные были нарушены.