Владимир Колабухин - Тайна пансионата «Уют»

И мне сразу вспоминается Лена, наш вчерашний вечер. Как хорошо он начинался!

Прощаюсь с Егоровым и иду к сараю. Там Губин продолжает колдовать над машиной. Обрабатывает химическим составом приборный щиток, рулевое колесо, дверные ручки… Никаких следов!

— Наверное, действовали в перчатках, — говорит он и устало опускается на траву. — Либо стёрли следы. Мастаки, видать!

Я невольно хмурюсь.

— Может, попросить в помощь экспертов УВД?

— Не надо. Сами управимся.

Губин резко поднимается.

— Все следы не уничтожишь! Это они, мастаки, думают иначе. А нас не проведёшь! Что-нибудь да осталось. Отгоним «Волгу» в отдел и будем разбирать машину.

Так и решаем. К тому же здесь нам больше делать нечего: собака след не взяла — слишком много времени прошло, а Наумов с Лебедевым тоже возвратились из домов ни с чем — никто из жителей не приметил пассажиров такси.

По дороге в отдел выхожу из машины у кафе, чтобы немного перекусить. Быстро разделываюсь с борщом и котлетой, запиваю освежающим берёзовым соком. Теперь опять можно и за работу.

— Передохнул немножко? — дружески обнимает меня за плечи Наумов, как только вновь появляюсь в отделе.

Я улыбаюсь.

— Что Губин? — спрашиваю.

— Разбирает с гаишниками машину. Уже демонтировали рулевое колесо, переключатель скоростей.

— Нашли что-нибудь?

— Пока не знаю.

— Пойду посмотрю.

— Желаю удачи!

Я выхожу во двор и жду там результатов осмотра. Время тянется медленно, порой кажется, что оно остановилось. Наконец слышу радостный возглас Губина:

— Есть пальчики!

— Где? — тороплюсь к нему.

— На обратной стороне руля. Да и на внутренних поверхностях рукояток ручного тормоза и рычага переключателей скоростей… Я говорил — найду!

Он снова ныряет в салон машины. Глубоко в складке сиденья находим шёлковую перчатку. Кто оставил её здесь? Преступник? Пассажир? Пока эти вопросы повисают в воздухе.

Зафиксированные отпечатки Губин уносит в лабораторию. Выясняется, что водителю Власову и его сменщику Водолазкину они не принадлежат. Но и установить по ним личность преступника пока не удаётся: в нашей картотеке идентичных отпечатков нет. А в небе уже зажглись первые звёзды… Усталые, мы расходимся по домам.

На улицах тишина, лишь редкие парочки беспечно прогуливаются по залитым неоновым светом тротуарам да время от времени почти бесшумно проносятся полупустые троллейбусы. Мои шаги гулко звучат в застывшем тёплом воздухе… Как странно: те же дома, те же улицы, а вот утром такого резонанса нет. Вчера получил письмо от мамы. Пишет, что очень состарилась. А я понимаю: тоскует она. Давно похоронили отца, и с единственным сыном рассталась… Мама, мама!.. Я тоже скучаю по твоей ласке. И так тоже надоедает одиночество, в котором даже сон не приносит успокоения. А сны мне теперь всё чаще снятся беспокойные, не то что, скажем, десять или даже пятнадцать лет назад, когда я, словно наяву, то восторженно парил над землёй, раскинув руки, то лихо отплясывал на вечеринках… Так что скорей бы утро!

Утром присоединяюсь к Наумову, занятому изучением дел, выделенных в отдельное производство в связи с розыском преступников. В горле першит от пыльных страниц многотомных дел. Яркий свет лампочки вызывает резь в глазах. Мы кашляем, чихаем, протираем воспалившиеся веки, но всё листаем и листаем страницы.

И вот, кажется, удача. Моё внимание привлекает дело о разбойном нападении в лесопарке, где на месте происшествия были изъяты гильзы, очень похожие на ту, что мы обнаружили в «Бирюзе».

— Ну-ка, ну-ка… Дай посмотреть, — просит Наумов и забирает у меня дело.

— Так ведь это Соловьёв, твой предшественник, по нему тогда работал! — восклицает он через минуту. — Преступников-то было двое — какой-то Эдик и Пикулин. А взяли лишь Пикулина. Его одного и судили: не знает, мол, второго, и всё!

— Оружие изъяли?

— Нет, в том-то и дело. Якобы у второго осталось. Да и потерпевшие, супруги Ладыгины, говорили, что пистолет был у второго преступника.

Ещё раз листаю дело. С фотографии в профиль и анфас на меня смотрит молодой парень, никак не похожий на того, кто учинил налёт на «Бирюзу»: курносый, белобрысый… Записываю данные о его личности.

— Сколько ему дали?

— Семь лет.

— Проверь — не сбежал, не освободился ли досрочно.

Наумов кивает.

Читаю показания потерпевших: как выглядел второй преступник? И замирает сердце: тёмные волосы, смуглое лицо… Хорошо разглядеть не успели, но полагают, что при встрече узнали бы. Глаза запомнились: чёрные, с густыми длинными ресницами. Показания дополняет композиционный портрет преступника. Похож! Очень похож на того, кто стрелял в «Бирюзе».