Кэролайн Грэм - Смерть под маской

В тени плюща он остановился и медленно развернулся лицом к окну, словно листок к солнцу. Золотые звуки сливались со свежестью раннего утра, они сильно и нежно касались струн сердца Арно и влекли его к божественной Мэй… Он прикрыл глаза и прислонился к стволу плюща, не обращая внимания на пыль, сыпавшуюся с листьев на его бородку и волосы. Весь мир сосредоточился для него на кончике смычка виолончелистки. Она играла старинную каталонскую песню о тоске и разлуке. Мелодия была полна печали, но композиция и исполнение были столь безупречны, что после финального аккорда Арно всегда испытывал не печаль, а чистую глубокую радость.

Он взглянул на свое подношение. Пирамидка из вишен расползлась, ягоды раскатились, земляничные листья и те выглядели несвежими. Скудость и ничтожность этого дара по сравнению с тем, который был только что предложен ему, пронзила его сердце. Он выкинул вишни на клумбу и направился к сарайчику, чтобы отнести на место плетеную тарелку.

Исполнительница отложила смычок и подошла к окну — поздороваться с солнцем. Сегодня ей понадобятся все ее силы. Ее дар целительства, — каким Мэй с некоторой долей преувеличения считала собственную доброту, — сегодня будет необходим как никогда раньше. Она воздела руки к небесам (шелковые рукава цвета морской волны соскользнули вниз, обнажив сильные, в ямочках руки) и со словами «сокровенное во мне приветствует твою божественную сущность» низко поклонилась семь раз, с мыслью о том, что каждый демонстрирующий смирение поклон привносит в чакру сердца любовь и силу как божественного, так и космического свойства. Затем она приняла душистую ванну с добавлением сыворотки, сделала несколько йогических растяжек, поочередно подышала обеими ноздрями и только тогда почувствовала себя готовой встретить новый день и приступить к завтраку.

Вероятно, она слишком долго провозилась, потому что когда пришла на кухню, там уже были все, за исключением Тима и Фелисити.

Хизер стояла у раковины, занимаясь приготовлением «солнечной» воды. Процедура заключалась в обертывании пластиковых бутылок с водой разноцветной бумагой, после чего бумага закреплялась аптечными резинками и эти бутылки выставлялись на солнце с тем, чтобы солнечные лучи придали воде сильные электромагнетические свойства.

Хизер всем своим видом демонстрировала полную поглощенность хозяйственными вопросами, смиренно занимаясь делами, которые еще сутки назад считала для себя унизительными. Она заплела волосы и уложила их венчиком вокруг головы и была одета в нечто бесформенно серое. Желая выглядеть как прилежная и примерная немецкая домохозяйка, она больше походила на надсмотрщицу в женской тюрьме строгого режима.

Кен молча сидел у самой плиты. Все, что ему подносили (матэ и мюсли), он встречал изъявлениями преувеличенной благодарности, избегая при этом обращать их кому-то персонально. Он принял позу человека, который знает, где его место (в уголке у печки), и вполне им доволен. В принципе, даже если бы он захотел куда-то переместиться, то решительно не смог бы этого сделать: его сломанная в трех местах правая нога была целиком загипсована.

Кен вполне сознательно не подчеркивал свое печальное состояние. Пока Хизер устраивала его поудобнее в их маленькой спальне на первом этаже, они пришли к единодушному мнению, что им стоит уповать лишь на одно: если они будут сидеть тихо, то, возможно, в сознании членов их небольшого сообщества степень и мера проявленной им храбрости перевесят меру и степень их предательства.

Когда Кена, терявшего сознание от боли, вытащили из-под Будды, то он, ко всеобщему (да и к собственному) удивлению, держал себя на редкость мужественно. Сдерживая стоны, он поначалу позволил Мэй намазать его целительной мазью, когда же ему сделалось не лучше, а хуже, сжал зубы и постарался удержаться от слез. Когда его уложили на носилки, он со слабой улыбкой на побелевшем от боли лице даже слабо махнул рукой, что, мол, волноваться не стоит. По правде говоря, за все время его пребывания в «Золотой лошади» он не сделал ничего, что можно было бы сравнить по эффектности с моментом его отбывания на «скорой».

При появлении Мэй Арно стал уговаривать ее подкрепиться и предложил принести ей чашечку чая.

— Милый, ты же сам еще не окончил завтрак, я сама позабочусь о себе.

Ее ласковое обращение (она сказала «милый») вогнало его в краску. Мэй включила большой мощный тостер. Он был старый, но работал отлично, автоматически выбрасывая в воздух готовые, с золотистыми полосками, тосты.