Дмитрий Петров - Призрак киллера

завывал беспрестанно кривляющийся солист. Голос его соответствовал мотиву этого «музыкального произведения» — был наглый и, как бы сказать, безмозглый. Бессмыслица текста соответствовала бессмысленности полутора однообразных аккордов, которые составляли нотную канву… Наглость, хамство и некультурность — вот что сопровождает жизнь человека в наше время…

Щелкунчик вспомнил о трупе, засунутом в тесную кабинку туалета, и ему почему-то показалось, что эта песенка отлично вписывается в поминальную мелодию, как бы в надгробную песнь по несостоявшемуся убийце и состоявшемуся покойнику Вадику…

— Мужчина, что будете заказывать? — послышался сверху мрачный грубый голос официантки. Она стояла над ним с блокнотом в руках, и лицо ее было надменным и отчужденным.

— Я вам не мужчина, — ответил Щелкунчик спокойно. — Так обращаются только проститутки к клиентам. В других случаях так говорить неприлично.

— Я не проститутка, — возмущенно ответила тупая баба, и лицо ее сделалось еще злее. — Что вы себе позволяете…

— Я не сказал, что вы проститутка, — поправил ее Щелкунчик. — Я только сказал вам, что вы неприлично обращаетесь к посетителям.

— А как к вам еще обращаться? — спросила баба, и этот ее вопрос прозвучал в смысле: «А ты кто такой?»

— Господин, гражданин, — пояснил Щелкунчик рассеянно. — В крайнем случае уж лучше сказать «товарищ», хоть я вам и не товарищ вовсе. Но все-таки это пристойнее, чем обращение «мужчина».

Лицо официантки сделалось таким, что по нему было отчетливо видно — при случае она недрогнувшей рукой расстреляла бы этого интеллигента паршивого где-нибудь в овраге. По приговору революционного трибунала… Согласно здоровому классовому чутью… Больно грамотный, много слов знает. И вообще — шибко много о себе думает.

Может быть, Щелкунчик и продолжил бы процесс воспитания глупой тетки и в конце концов научил бы ее, как надо разговаривать с посетителями в эпоху рыночных отношений, но у него больше не было на это времени. Женщина за соседним столиком встала, вместе с ней поднялся и Черняков.

Он расплатился, взял со стола свою пачку сигарет и, поддерживая женщину за локоть, бережно повел ее к выходу. Вид у него был при этом такой, будто он намерен подняться со своей спутницей в номер и нежно поцеловать ее.

Наверное, все посетители ресторана именно так и подумали. Но только не Щелкунчик — ему-то было известно, что Черняков ни за что не приблизится к ее номеру, так как ему одному тут было известно, что за страшная смерть ожидает того, кто войдет туда.

Щелкунчик встал и пошел в холл следом. Ему нужно было не пропустить момент прощания.

Черняков стоял посреди холла и долго прощался с женщиной. Он действительно поцеловал ей руку, говорил что-то приятное, вероятно, напутственное. Желал приятного сна…

Прощание было нарочито долгим и демонстративным, как Щелкунчик заранее и предполагал. Дама переминалась с ноги на ногу и явно находилась в нетерпении. Лицо у Чернякова было спокойное, доброжелательное. Щелкунчик с интересом всматривался в этого профсоюзного лидера, ему было любопытно. Сам-то он давно научился брать себя в руки перед убийством и после него, но полагал, что такой выдержке следует тренироваться. А тут, сейчас, перед ним был вовсе не профессионал, как он сам, а обычный крупный чиновник. И что же? Разве можно было по его глазам и лицу предположить, что он разговаривает с женщиной, которая через несколько часов будет мертва по его приказу?

«Нет, что-то творится в обществе, — грустно подумал Щелкунчик. — Скоро моя профессия станет никому не нужной. Действительно, зачем пестовать и нанимать киллера, если убивать теперь способен всякий? Если даже крупный профсоюзный чиновник в мгновение ока превращается в убийцу и не испытывает при этом никаких внутренних сложностей, если даже ему это сделать легко, то, наверное, потребность в моих услугах скоро отпадет совсем. Просто убивать будет каждый».

Ему вспомнилась старая советская песенка: «Когда страна прикажет быть героем, у нас героем становится любой…»

Наверное, теперь, в наше время, когда изменилась сама страна, слова этой песенки можно несколько изменить: «Когда страна прикажет стать убийцей, у нас убийцей становится любой…» Ха-ха-ха…

Наконец Черняков запечатлел на руке женщины свой последний «иудин поцелуй» и решил, что представление можно заканчивать. Они попрощались, и женщина пошла к лестнице. Черняков поднял руку и помахал ей вслед. Очень дружелюбно — отправляя ее в могилу…