Людмила Мартова - Последний штрих к портрету [litres]

– Вы так уверенно владеете шилом…

– Я уверенно владею скальпелем. Мне было нетрудно нанести точный удар. И силы в моих руках на это пока еще хватает.

– А Нина Петровна? Она видела вас в окно в то утро? – это спросила Катя.

– Да. Она видела, как я выходила и возвращалась. И пришла спросить, почему я соврала следователю, сказав, что целый день была на кухне. Она спросила, куда именно я ходила.

– Можно было сказать, что в магазин.

– Я запаниковала. Все сыпалось. Вся жизнь. Все прошлое. Все будущее. Глашино будущее. Я не могла допустить, чтобы Глаша узнала, не могла. И я схватила подсвечник и ударила эту старую дуру по голове. Мне просто повезло, что на нем оказались отпечатки чужих пальцев. Я даже не знаю, чьих. Скорее всего, продавца в антикварном, где я его купила за пару месяцев до этого. Нина приперлась, когда я уже собиралась уходить, застала меня уже одетой, начала задавать вопросы. Я убила ее, вытащила связку ключей, которую она всегда носила с собой. Мои ключи были у нее на той же связке, что и свои, а потом я уехала к Аньке как ни в чем не бывало.

Катя невольно вспомнила, как уверяла Михаила Лондона, что у него есть алиби, а тот ответил: «Нет ничего более относительного, чем время. В конце концов, никто не засекает время, выходя из дома, если, конечно, не делает это нарочно. Так что Аглая Тихоновна могла уйти чуть раньше». Ну надо же, как в воду смотрел.

– Ирина Николаевна, зачем вы заказали Дмитрию Зимину убийство Колокольцевых? Хотели помешать вашей подруге Аглае остаться дома?

– Да. Я знала про золото и понимала, что Тихон никогда не будет поднимать шума из-за его пропажи. Это было незаконное золото, которое он украл с прииска. Он бы никогда на меня не подумал, потому что в момент кражи я была на его глазах, рядом. Да и вообще они никогда про меня плохо не думали. Это было трудно, но я старалась выглядеть хорошей умненькой девочкой из очень бедной семьи, которая хочет чего-то добиться в жизни. Им необязательно было знать, что для этого я была готова на все, вообще на все.

– Как ваш отец, снявший скальп с конвоира?

Старая женщина усмехнулась, и выглядело это отвратительно.

– Да, как мой отец. Сначала я велела Димке просто украсть золото. Но потом эта коза Глашка стала говорить, что передумала уезжать от мамочки, папочки и бабушки. И я поняла, что ей нужно отрезать все пути к отступлению. И я велела Зимину убить всех троих. Знала, что Димка справится, потому что он был бешеный. Для него убить человека было все равно что стакан воды выпить. Я была рада знать, что они умрут. Старуха вызывала во мне восхищение, граничащее с ненавистью. До того, как я ее узнала, даже не догадывалась, что можно восхищаться и одновременно ненавидеть, и что эта ненависть, вызванная чужим превосходством, недостижимой элегантностью и породистостью, что ли, может быть такой сладкой и острой одновременно. Когда я приехала в Москву, мне пришлось учиться быть Глашкой. Но с возрастом мне не пришлось учиться быть старухой. Я впитала ее в себя всей кожей еще в детстве.

– Колокольцевы умерли, вы забрали золото и уехали. Что было дальше?

– Мы простудились. Обе. У Глашки началась пневмония, в Чите в больнице она умерла, а я решила, что это шанс. Возможность все-таки поступить учиться на врача, жить в Москве, быть не бедной приживалкой, которой помогают из жалости, а своей, родней, плотью и кровью. Я выбросила паспорта, получила справку, приехала в Москву и пришла к Лондонам как старухина внучка. Поступила учиться, вышла замуж, родила дочь. Обычная нормальная жизнь.

– А потом вас нашел Зимин…

– Да, он оказался в Москве и меня нашел. То есть, он думал, что его девчонка Ирка Птицына умерла, а искал Глашку, чтобы попробовать узнать про золото.

– Он следил за Ольгой у университета.

– Да, никак не мог понять, почему она так похожа на его Иринку. А потом мы встретились. И он, конечно, все понял. И простил. И начал строить планы, как мы можем быть вместе. Для этого ему нужно было исчезнуть как Дмитрию Зимину и появиться совсем другим человеком, далеким от криминального мира. Зимин утонул в Марбелье, Вадим Ветров познакомился с доктором Колокольцевой и подружился с нею. Так мы могли легализовать наши отношения, не бросая тень и не роняя зерен сомнения в моем прошлом. Маша знала, кто он, но ей было выгодно молчать. Она и молчала.

– Это вы приезжали к нему в Марбелью? – Бекетов вздохнул. – У него в спальне ваша фотография, сделанная там, на Апельсиновой площади. Я узнал это место, хотя никогда там не был.