Анна и Сергей Литвиновы - Успеть изменить до рассвета

* * *

Время было второй час дня, и я решил сразу ехать в архитектурно‑строительный институт.

От платформы «Тайнинская» я добрался до МАСИ за полтора часа и сразу отправился в ректорат. Перед визитом туда снова «включил взрослого плюс начальника», отрекомендовался корреспондентом «Вечерней Москвы» и немедленно выяснил, на каком факультете и в какой группе обучается Семен Кордубцев.

Потом пошел в деканат, посмотрел расписание. На сегодня занятия уже закончились. Значит, с Кордубцевым я разминулся, и он сейчас едет к себе в Мытищи, на Четвертую спортивную. А может, пошел с девушкой в кино или в клубе разучивает номер художественной самодеятельности. В любом случае мне его не сыскать. И, может быть, правильно, потому что я еще, наверное, не готов к контакту с ним.

От всей этой беготни — метро, электричка, снова электричка, опять метро — я нисколько не уставал. Не знаю, в чем было дело. Может, разгадка заключалась в моем молодом семнадцатилетнем теле, сколько я ни состаривал его своими «включениями взрослого»? А может, штука была в том, что в метро и электричках оказывалось гораздо меньше народу, чем в наше время, в начале двадцать первого века? Не было назойливой рекламы, коробейников, бездушных автоматов, которые преграждали путь к платформам. В метро ездили по бумажным билетикам, которые отрывали тетеньки на входе на эскалаторы. В электричках, чтобы войти в вагон, — никаких препон. Ходили контролеры, но нечасто, и высшая мера наказания заключалась в том, что они ссаживали с поезда на ближайшей платформе.

Поэтому, передвигаясь по маршруту «метро «Бауманская» (где находился мой институт) — Мытищи — Тайнинская — снова «Бауманская» (неподалеку от которой находился также МАСИ), я беспрепятственно раздумывал о том о сем. В основном — как мне использовать во благо общества, людей и страны мое уникальное знание того, что дальше со всеми нами будет? И как все‑таки покинуть столь гостеприимно встретивший меня пятьдесят седьмой год и возвратиться в привычное время? Как, самое главное, снова встретить тебя? По поводу возвращения ничего я придумать не мог. Олигарх Корюкин и ученый Рябчинский еще, судя по всему, не родились. Формула сыворотки, которая должна была перебросить меня в год две тысячи семнадцатый, втуне ржавела в моем мозгу. Для того чтобы синтезировать ее, потребуются современные технологии конца двадцатого века: электронные микроскопы, центрифуги, лазеры. Ничего подобного у здешней науки пока нет. Оставалось, раз уж я здесь, попытаться переменить к лучшему наше будущее.

Я отправился в студенческую поликлинику архитектурно‑строительного. К регистратуре подошел скромненьким семнадцатилетним. Кордубцев старше меня здешнего на пару лет — но взрослым людям обычно такой разницы не видно. Будем также надеяться, что Семен не злоупотребляет болезнями и не является хроническим «сачком» (как здесь называют прогульщиков). В итоге медицинскую карточку Кордубцева в регистратуре мне выдали без звука. Я отошел к окну и спрятал ее в портфель.

Да! Портфель! Он становился важным реквизитом готовящегося действа. Я говорил, что отцу моему (а значит, мне) принадлежал здесь изрядно потертый саквояжик, явно доставшийся в наследство. Вероятно, его раньше таскал мой прадед, земский доктор. С ними, такими саквояжиками, езживали обычно на вызовы дореволюционные доктора — Астровы, Вересаевы и Булгаковы, и держали там свои стетоскопы, бром, хину и морфий. Теперь я, вслед за отцом, великолепным образом приспособил чемоданчик для собственных тетрадок, книг и советских газет. (И именно под его подкладкой я прячу эти свои записки.) В моей дальнейшей игре он должен был исполнить немаловажную роль, придать моему образу дополнительное правдоподобие. А в студенческой поликлинике МАСИ — воистину, на ловца и зверь бежит! — я заметил еще одну деталь, которая великолепным образом должна была пригодиться мне в дальнейшей постановке.

При поликлинике имелся гардероб, который — то ли ввиду скоро ожидавшегося коммунизма, то ли из‑за непроходимой лени гардеробщицы — функционировал на основе самообслуживания. Служительница, расплывшаяся в углу, как квашня, сидела и поглядывала, и никаких номерков в обмен на верхнюю одежду не предлагала. Студенты сами проходили за дубовый барьер, вешали пальто и куртки на железные рога — а когда завершали свои дела в поликлинике, так же самостоятельно их забирали.

Среди разнокалиберных студенческих одежд, где преобладали мощные драповые пальто, иные с каракулевыми воротниками — особняком висело несколько медицинских халатов. Я сразу их приметил! И когда сделал вид, что хочу повесить свою куртешку, промаршировал прямиком к ним. От взоров гардеробного цербера меня надежно заграждали висевшие на рогах студенческие лапсердаки. И тогда я быстренько стащил с вешалки один белый халат, по виду наиболее подходящий мне по росту и размеру, быстро скатал его в трубку и сунул скатку в свой как бы докторский саквояж.