– Да! – воскликнул Чайковский. – Нет никаких теперь сомнений, что сын. Будет сын! Мой сын! Мой, понимаешь?!
– Как не понять. У самого… Как беременность? Нормально? Нет осложнений? По-моему, уже скоро.
– Меньше месяца осталось. По словам врачей, сынуля развивается нормально. Танюша – молодец! Хорошо вынашивает. Даже на сохранение ей не пришлось ложиться… Я нервничаю…
– Говоришь, что все нормально, а сам дергаешься. Зачем?
– Все равно же, Сашок, волнительно.
– Успокойся, дружище! И приглашай на крестины. Да… Имя парнишке подобрали?
– Да.
– Какое же?
– Егором решили назвать, – Чайковский вздохнул. – В честь моего деда… Умирая, очень просил, чтобы… Я пообещал… Сам Господь помогает мне держать слово…
– Замечательное, наше имя! Но не будем об этом…
– Чайковский рассердился.
– Как это «не будем»?! А ты хоть догадываешься, кто будет крестным?
– Ну… Наверное, брат твой… Или еще кто… Родня у тебя большая…
– Ошибаешься, голубчик! – Чайковский торжествующе смотрел на друга. – Танюша предложила, а я с восторгом её поддержал, тебе стать крестным отцом. Как? Что скажешь?
Фомина это привело в полное смятение. Чего-чего, а этого он не ожидал от Чайковского. Да, друзья-коллеги с давних пор, но чтобы… Это – уж слишком. Как говорится, не по чину честь. Чайковский молчание Фомина воспринял по-своему. Он настороженно спросил:
– Ты… это… что молчишь? Не по душе, что ли, наше предложение?
Фомин встал. Подошел к другу, обнял за плечи.
– Ну, спасибо тебе!.. – у него запершило в горле. – Обещаю: я буду отличным крестным твоему сыну, – он вернулся на свое место. – А кто будет крестной матерью?..
– Женщины на кухне сейчас этот вопрос решают.
– Не понял.
– А что тут непонятного? Крестной станет твоя жена, если, конечно, наше предложение примет.
– Она? Примет, обязательно примет! Ей да не принять? Еще чего…
– Давай, Сашок, договоримся: ты свои «хвосты» дочищаешь, я – тоже и в конце года вместе подаем рапорты. Ну, как?
– Ты, в самом деле, решил уходить? – спросил Фомин.
– Почему нет? Ты собираешься уходить, а я чем хуже?
– Со мной – совсем другое дело, – возразил Фомин, – я всем уже глаза измозолил. Мечтают, чтобы ушел.
– Преувеличиваешь… как всегда.
– Ничуть. Тебе же еще служить да служить… генерал как-никак.
– Плевать я хотел на генеральские лампасы! – в сердцах воскликнул Чайковский.
– О-го-го. Если всяк станет плевать на генеральство, то… Что же будет?
– Я решил… Твердо решил… Егорушку воспитывать с пеленок… Сам воспитывать… Ради этого… Нет и не может быть у меня ничего дороже на всем белом свете. И остатки моей жизни будут отданы ему, Егору моему.
Фомин решил пошутить.
– А Танюша – рыжая, что ли?
– И ей, конечно, – серьезно сказал Чайковский, но…
В этот момент открылась дверь гостиной, и вошли жены. Они несли на руках подносы с выпечкой. Фомин потянул носом.
– Неужели мой… любимый?! – искренне радуясь, воскликнул он. – Запах… С ума сойти!..
Поставив на стол подносы, жена Фомина взяла нож, и стала разрезать пирог на части.
– Заскучали без нас? – спросила она мужчин.
За мужчин ответила Танюша:
– Вряд ли, – сказала она, осторожно, устраиваясь в кресле, потом, кивнув в сторону наполовину опустошенного штофа, добавила. – За «причастием» – какой мужик заскучает?
Все рассмеялись.
1
Тагильцев, приехавший в Екатеринбург первой электричкой, сначала чуть-чуть перекусил в вокзальном буфете, а уж только потом поехал трамваем в прокуратуру. Он, конечно же, не беден. Он не работает под обездоленного. Он имеет «БМВ», довольно приличную машинешку, и может себе позволить прошвырнуться и на ней до областного центра: сто двадцать километров – не расстояние. Однако из-за благоразумия не делает этого никогда, а пользуется общественным транспортом. Он считает, что удобнее и безопаснее. Удобнее, потому что не надо искать всякий раз автостоянку. Оставлять же на несколько часов без присмотра (даже у крыльца областной прокуратуры) не решается: зачем ему эта головная боль? А безопаснее, так как на автостраде пошаливают разбойнички: надо ли лишний раз рисковать, если можно обойтись и без этого? Да, он никогда с собой большие бабки не возит, однако откуда об этом знать лихим людям?
Он поднялся на третий этаж и в крохотном «предбанничке» нос к носу столкнулся с тем, кто ему нужен, – следователем по особо важным делам Коротаевым: тот тяжело дышал, и лицо багровело от натуги. Как считает Тагильцев, следователю трудно даются лестничные марши. Тагильцев знает следователя в лицо, хотя прямых контактов пока не было. Ему положено знать все сколько-нибудь значительные фигуры. Он знает многое о Коротаеве. Он наслышан, например, о том, что следователь обладает жестким и непреклонным характером. К тому же страшно упрям и не сговорчив. Хорошему адвокату (даже из провинции) полагается знать (и он, Тагильцев, конечно же, знает!) и такое крайне важное обстоятельство, как полная невозможность «подъезда» с подношением, то есть с взяткой. Находились отчаянные и пробовали подмазать, но им это обходилось довольно дорого. Дорого не в смысле затребованной суммы, а в смысле того, что не оставлял сии поползновения безнаказанными. Самое малое, на что способен, – это направить официальное представление в Свердловскую областную коллегию адвокатов. Был, говорят, случай, когда Коротаев за попытку дать взятку ему, следователю, добился возбуждения уголовного дела и доведения его до суда, где был постановлен обвинительный приговор. Конечно, взяткодатель получил небольшой срок – три года условно, однако решением суда он был лишен права заниматься адвокатской деятельностью на пять лет, а это уже чрезвычайно серьезно. Упущенная-то выгода выразилась в весьма кругленькую сумму. Так что отбил охоту у многих. И теперь этого следователя оставили в покое.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу