Виталий Лозович: Под звездой «Сердце Карла»

Он проснулся утром. Ранним, тёплым июльским утром. За окном вставало солнце. Лучи его заливали комнату. Он поднялся с кровати, прошёл на балкон, открыл створки… За окном расстилалась улица – серая, унылая, шумная и пыльная. За ней тянулся город – скучный, однообразный. К щеке тут же прилепился комар, он ударил себя по щеке – на ладони осталось красное пятно, значит, кого-то комар уже успел укусить. Далеко-далеко за городом тянулась цепь невысоких гор. Моря не было. Был тот самый Север – холодный, тёмный, снежный, ледяной… Просто пока было лето. Короткое, светлое лето с вечным днём: утром, вечером, ночью. Полярный день. Светло всегда, круглые сутки. Одна лишь беда – звёзд не видно. Полярной тоже. Словно время остановилось. Казалось бы, радоваться… Но почему-то жить не хотелось. По крайней мере, здесь. Хотелось уехать. Туда, где море, бульвар, порхающие девчонки и красная черепица на крышах. А надо всем этим звёзды, звёзды… И Полярная… И все вокруг неё – колесом.

Такие мысли всегда приходили в голову, когда наступала зима. Тогда уехать из этого города хотелось ежесекундно. Очень часто в такие моменты, с его губ срывалось одно и то же – чужой город. Однако жил он в этом чужом городе уже двенадцать лет. Двенадцать лет жизни он провёл за Полярным кругом в городе Северске. Его привезли сюда ещё в юности родители-геологи. Решили как-то на семейном совете ехать в далёкий Северск всем вместе, где отцу предложили хорошую работу. И приехали. Потом как-то все поразъехались, а он остался. Сестра – учиться в Питер, родители с младшим братом – на новое место, нефть искать, а он остался. Так и прожил ещё несколько лет, при тех же капиталистах, новой России да повсеместном обнищании народа. Миллениум встретил здесь, потом ещё лет семь проскочило как во сне. Каждое утро поднимался, и каждое утро сам себе говорил – наверное, сегодня?… Поезд во сколько у нас? Потом привык даже к этому – собираться, но никуда не уезжать. Может, потому, что просто опять-таки привык жить в этой квартире, может, просто ленился место менять?… Только теперь родители жили в далёком и суверенном Узбекистане, а он – в родном-чужом Северске. Ему было уже немногим более тридцати лет. Звали его Руслан. Наполовину азиат Руслан был по своему отцу, однако в тридцать лет вдруг ощутил себя воистину православным, взял, да и крестился. В общем, человек он был положительный, если не считать некоторого увлечения пьянством, женщинами, тунеядства регулярного и нерегулярного, и гонора выше своих материальных возможностей. А ещё этот удивительный, отзывчивый и добрый человек совсем не служил в армии. И не потому что «косил», не потому что был чем-то болен, а потому, что в детстве золотом, четырнадцати лет отроду, родители не уследили за шустрым сынишкой, и тот умудрился ограбить с друзьями инкассаторскую машину. Получил «срок», отбыл наказание и к службе был негоден. И то правильно – стащит ещё где-нибудь в части воинской жалование у офицеров?… В душе Руслан был философ. Причём, он был не просто философ, а восточный философ… К жизни такие люди мало приспособлены. Только лишь в творчестве каком-нибудь и то, если кто-то поддержит. Руслан сочинял музыку. Виртуозно владея гитарой, писал стихи, которыми заслушивались окружающие, писал картины маслом, акварелью, карандашом… Знал приготовление блюд кухни Узбекистана. Отец у него был то ли наполовину узбек, то ли наполовину татарин, то ли наполовину киргиз… Черты лица Руслана намекали на его азиатскую принадлежность. Увлекался юноша с «младых ногтей» восточной философией, культурой Древнего Китая, выписывая себе такие загадочные журналы, как «Проблемы Дальнего Востока». Так и жил… бездельником творческим. Днём изучал Конфуция, вечером крестом себя осенял. В совершенстве он знал лишь одну толковую профессию – плотника, но работать не любил, да и не работал, в сущности… только лишь когда особенно прижмёт по жизни. Поэт в душе, а не по образованию, Руслан сочинял собственные песни, пел их вперемешку с песнями великих бардов и друзья, по неграмотности своей, часто путали, где начинался в его репертуаре очередной бард, а где заканчивался Руслан. Это было для него как аплодисменты. Так как у Руслана не было постоянного места работы – у него не было и постоянной зарплаты, а потому жил он от хорошего до плохого регулярно. Кроме музыкальной аппаратуры, книг, большого шкафа и тахты, в квартире ничего и не было. На кухне тоже самым главным предметом был стол да электрическая плита на две конфорки. Это, однако, не мешало ему содержать кота по кличке Джек. Кот был персидский, белый и очень важный. Джек не любил две вещи в жизни – пьяного хозяина и пьяных гостей. Однако хорошо относился к периодически приходящим женщинам, кормившим его всякой глупостью – от сосисок до конфеток. Джек знал, что самая полезная для него пища – это не сосиски с колбаской, да сухой вонючий корм, неизвестно из чего приготовленный, а здоровая рыба, сваренная с крупой. Но к легкомысленным женщинам он всё равно относился положительно – тёрся о них, как будто упрашивая остаться подольше, мурлыкал на ухо. Но те были ветрены. Их всех куда-то уносило уже на следующее утро. Джек обижался, грустил, а Руслан успокаивал его, гладил по густой шерсти и приговаривал: «Что ж ты хочешь, им же к своим детям надо, к мужу… Семья, брат, это серьёзно». Джек говорил: «Мяу», что означало: «Когда же у нас уже будет семья?…» Так и жили вдвоём в ожидании чего-то прекрасного. И было Руслану на то благословенное, преспокойное время тридцать с небольшим годочков. И снились ему красные черепицы, потому как мечтал он безудержно жить возле моря. Всю сознательную жизнь человек мечтал жить у моря, а жил за границей Полярного круга.